хотели или не могли следить за выполнением законодательства. Поэтому Экуанский указ предполагал отправку в каждую провинцию специальных комиссаров. Особенно власть заботила вялость высшего суда королевства — парижского парламента. Большинство его членов выступали против проектов инквизиции, опасаясь засилья церкви. Единство суда было нарушено существованием в нём протестантской ячейки и поляризацией мнения между умеренными и крайними католиками. Заседание парламента 10 июня 1559 г. стало одним из самых драматичных в его истории. Генрих II в сопровождении охраны, кардиналов, коннетабля и герцога де Гиза прервал работу суда и выразил неудовольствие ходом преследования ереси и свою решимость искоренить её. Двое советников совершили смелые нападки на короля, причём один из них, Луи дю Фор, бросил ему в лицо слова пророка Илии царю Ахаву: «Не я смущаю Израиля, а ты» (3‑я книга Царств, 18:18). Разгневанный король заточил семь советников в Бастилию и назначил комиссию судить их, но вскоре погиб.

Свидетельством того, что произойдёт, если не вести войну с ересью, служили события в Шотландии. Осенью 1559 г. во Франции были изданы четыре закона, повелевавшие разрушать дома собраний протестантов и преследовать крупных землевладельцев, которые их укрывали. О трудности выполнения законов говорит приказ арестовывать тех, кто запугивает свидетелей, судей и приставов. И всё же в провинциях законы остались мёртвой буквой. Лишь в Париже парламент в июле — декабре 1559 г. вынес 13 смертных приговоров. Однако эти немногочисленные казни не могли остановить движения, которое превращалось в крупнейшую неофициальную протестантскую церковь в Европе.

Габсбурги в Нидерландах подали пример кострами инквизиции. Жизни социально низших стоили намного меньше, чем жизни представителей элиты. Поэтому суд над арестованными в июне 1559 г. судьями и вызвал такой большой резонанс. Париж разделился на тех, кто ужаснулся преследованию судей за неортодоксальные взгляды, и тех, кто считал, что спасти Францию от еретической заразы можно лишь радикальной операцией. Члены суда смотрели на идею казнить коллегу с отвращением, поэтому обвиняемых допрашивали мягко. Но один из них, Анн дю Бург, шокировал всех отрицанием чуда мессы. Протестанты между тем дважды пытались устроить единоверцу побег, а в декабре убийцы в масках застрелили ультракатолика судью Минара. Принципиальность дю Бурга не оставила парламенту выбора, и в декабре его казнили через удушение. Кардинал Лотарингский писал французскому послу в Риме, что эта казнь должна устрашить протестантов. В то же время он, вероятно, надеялся, что Рим и Мадрид не будут призывать к новым казням. На деле история с дю Бургом призвала французских протестантов к оружию: сопротивление тиранам считали не только легитимным, но и необходимым для блага общества. Суд над ним оказался важен ещё в двух отношениях. Во–первых, впервые в арсенале законных средств сопротивления появилось убийство; оно коренилось в протестантской психологии, которая воспринимала человека как инструмент божьей кары. Во–вторых, в последние дни суда в Париже произошла вспышка сектантского насилия: католики схватились с протестантами.

Вскоре был убит один из слуг кардинала Карла, и тогда вышел закон о запрете носить маски и длинные плащи, под которыми можно спрятать пистолеты. В феврале 1560 г. парламентский юрист Пьер Авенель (Pierre des Avenelles) сообщил о заговоре с целью схватить короля в Амбуазе и потребовать от него ввести свободу совести; кардинала и герцога должны были арестовать от имени трёх сословий и при попытке сопротивления убить. Руководителем заговора был назван Жан дю Барри, сеньор де ла Реноди.

Амбуазский заговор был кульминацией общеевропейских событий. Французские протестанты воодушевились, видя, как быстро изгоняют папизм с Британских островов. Во Франции и в среде протестантов–изгнанников в Женеве и Страсбурге бушевали споры о том, законно ли противиться божьему помазаннику. В них родилась теория справедливого сопротивления «иностранцам» и «тиранам», как называли Гизов. Привлекала она и раздражённых католиков. В Шотландии кальвинистское восстание санкционировали аристократы. Сам Кальвин предостерегал: если упадёт хоть капля крови, реки Европы заполнятся ею. Однако другие, менее осторожные протестанты настаивали, что в правителях не нуждаются вовсе.

Поскольку принцы крови не считали нужным защищать «конституцию», эта роль перешла к менее знатным вельможам. Ла Реноди в 1540‑е гг. находился в орбите Гизов, но бежал, обвинённый в мошенничестве, перешёл в Швейцарии в кальвинизм и увидел в заговоре возможность одновременно защитить веру и вернуть себе статус во Франции. К тому же он винил кардинала Лотарингского в казни своего зятя, ведущего деятеля Реформации в Меце. Сторонников ла Реноди набрал из числа провинциального дворянства с хорошими связями; они были разосланы во все провинции возглавить отряды протестантов. В Провансе представители 60 конгрегаций обещали выставить 2 тыс. воинов (с. 116). В феврале заговорщики собрали в Нанте «парламент», чтобы обговорить план до конца.

Действовали ли они в одиночку? В помощи им Гизы подозревали Елизавету Английскую, но это маловероятно. Возможной была финансовая поддержка заговора из Германии и Швейцарии. Кроме того, протестанты вели переговоры с импульсивным принцем Конде. Он дал добро на предприятие, но постарался не оставить следов своего участия.

Путч наметили на середину марта 1560 г. Тогда–то в широкое употребление и вошло слово «гугенот». Это было искажение немецкого слова Eidgenossen, которым обозначали членов Швейцарской конфедерации. Термин отдавал коммунализмом и республиканизмом, которые были чужды традициям французской монархии. Когда отряды протестантов стали занимать позиции в лесах вокруг Амбуаза, они не подозревали, что заговор уже раскрыт и они идут в ловушку. Кардинал стал носить кольчугу, были обнаружены схроны оружия. Большинство повстанческих отрядов были окружены. Говорили, что сдавались они «как овцы». За это 8 марта была объявлена всеобщая амнистия. Один отряд протестантов пытался напасть на братьев Гизов, но был обращён в бегство. Ла Реноди настигли в лесах и убили. Захваченные бумаги и допросы пленников были на руку пропаганде: мятежников выставили цареубийцами. Парижский парламент даровал герцогу де Гизу титул спасителя отечества. Однако современников ошеломило не столько число казней (его сильно преувеличили), сколько их способы и социальное положение казнённых. Десятки были повешены на стенах для всеобщего обозрения, иных утопили в Луаре. Около 20 человек обезглавили, что протестанты быстро использовали в антигизовской пропаганде (с. 118).

Двор Гизы контролировали, но Амбуазский заговор серьёзно ослабил их контроль над многими провинциями. Угроза стабильности была не только внутренней. Проблемами Гизов пыталась воспользоваться Испания. Того же хотела Елизавета, которая издала прокламацию с призывом свергнуть Гизов. Между тем обостряющийся кризис во Франции и Шотландии породил трения между братьями. Франсуа, будучи солдатом, предлагал простое решение: ответить на силу силой. Карл, как дипломат и учёный, сомневался в правильности репрессий и настаивал, что политических целей лучше достичь путём диалога и выжидания. Впрочем, семейные разногласия происходили за закрытыми