Своё образование Карл начал в 1535 г., в возрасте десяти лет, в Наваррском коллеже под руководством ведущего проповедника своего времени и главного борца с ересью Франсуа ле Пикара. Однако он отличался от других консервативных богословов Сорбонны, которые считали, что еретиков достаточно осуждать. Наваррский коллеж был главным центром гуманизма в Париже, и Пикар учил Карла, что лучший способ борьбы с ересью — новое знание. Он не боялся читать работы протестантов, чтобы опровергать их отсылками к Писанию. Результатом были скорее дебаты, а не осуждение. К тому же Пикар был готов признать, что в критике церковных злоупотреблений протестанты правы.

Другой ментор Карла в коллеже, Пьер Рамю, был ещё радикальнее. Он критиковал устаревшую программу курсов в Сорбонне, за что в 1544 г. ему запретили читать лекции по Аристотелю и Платону, сожгли его книги и приговорили к году на галерах. После дворцового переворота 1547 г. Карл отменил запрет Рамю преподавать, а позднее выхлопотал ему место профессора в Королевском коллеже.

Неслучайно у себя в Медоне под Парижем кардинал создал либеральную атмосферу, а многие члены его домохозяйства были дворянами, семьи которых больше ассоциируют с протестантским делом. Двумя ведущими мыслителями в окружении кардинала были богослов Клод д’Эспенс[325] и юрист и гуманист Мишель де л’Опиталь. Первый в 1548 г. посетил Женеву для беседы с Кальвином, а второй стал главным полемистом Гизов. Именно он разработал концепцию, согласно которой религию использовали лишь как маску для бунта и веру следовало отличать от политики. В медонском «кружке» восхищались Эразмом, разделяли негодование евангелистов на жадность и абсентеизм духовенства, отвергали нововведения церкви, такие как идею чистилища, которые коммерциализовали путь к спасению. Как альтернативу медонский «кружок» продвигал христоцентричное благочестие. Впрочем, протестантам большинство медонцев были враждебны, а д’Эспенс написал диссертацию с критикой предопределения. Однако группа была согласна в том, что ересь можно победить только реформой церкви и милосердием. Эти люди считали себя ортодоксальными католиками; ни один не отрицал чуда мессы. Вместе с тем, поскольку ультракатолики объясняли быстрое распространение реформы и расстройство порядка сдержанностью умеренных, существовали пределы того, что можно было сказать публично.

Несмотря на крах порядка, гражданская война ещё не казалась неизбежной. Команда гуманистов и прогрессивных католических богословов, которую вырастил кардинал, вошла в Тайный совет. Два года кардинал боролся за созыв свободного и всеобщего Вселенского собора с участием протестантов. Он верно предвидел, что продолжение работы «папистского» Тридентского собора лишь закрепит раскол христианства.

Екатерина между тем поощряла возникновение при дворе всё новых фракций, чтобы выступать их арбитром. С этой целью она устроила возвращение из Рима старого врага Гизов кардинала Турнона[326]. Выражая интересы папы и Филиппа II, он быстро стал лидером ультракатолической фракции. Однако у королевы–матери не было антипатии к протестантам, и в её окружении тоже придерживались разных религиозных воззрений. Екатерина стала блестящим участником опасной придворной игры. Однако её неспособность или нежелание до конца понять расколовшие французов догматические вопросы имели серьёзные последствия. Неслучайно она предпочитала герцога Франсуа кардиналу, который заставлял её чувствовать себя социально и интеллектуально низшей.

В марте 1560 г. кардинал объявил папе план созыва Национального собора галликанской церкви. Рим и Мадрид ужаснулись перспективе религиозного компромисса во Франции, который привёл бы к установлению местного варианта католицизма, независимого от Рима. Однако и кальвинисты отнеслись к проекту с подозрением. Ещё в 1549 г. Кальвин осудил сторонников третьего пути – Moyenneurs. Он и его последователи не были заинтересованы в компромиссе, настаивая, что истина открыта в Писании. Они были правы в том, что не верили кардиналу, так как он по–прежнему вынашивал планы их уничтожить. Однако на этот раз оружием своим он собирался сделать компромисс. Поползли слухи, что кардинал выступает за реформу галликанской церкви по немецкому образцу и примет титул патриарха Франции. Однако Карл сознавал: если задача — сохранить монархию, путь империи с её децентрализованной и неоднородной политической структурой Франции не годится. Более обещающей моделью служила елизаветинская Англия.

В октябре все французские принцы, исключая дом Бурбон–Вандомов, собрались в замке королевы–матери в Сен–Жермен–ан-Ле на вторую свадьбу наместника Шампани герцога Неверского и свадьбу его дочери Катерины. Кардинал вёл разъяснительную работу, обсуждал самый спорный вопрос между протестантами и католиками — евхаристию. Он склонялся к компромиссу по образцу лютеранского Аугсбургского исповедания[327]. Кальвин настаивал, что слова Христа на Тайной вечере «Вот моё тело» следует толковать иносказательно. Поэтому для протестантов католическая месса была сродни языческому жертвоприношению. Для католиков же месса была больше, чем обрядом: она символизировала единство общины, и участие в ней было обязательным. Таким образом, месса была необходима для поддержания социального и политического порядка. Предложения французских Moyenneurs реформировать церковь — отмена экзорцизма при крещении, причащение под обоими видами, запрет частной мессы, пение псалмов на разговорном языке — были в основном идеями Эразма. Вместе с тем сторонники компромисса собирались в целом сохранить мессу. Даже эти умеренные реформы были противоречивыми, и ход событий не дал им осуществиться.

Важным фактором в возникновении при дворе нового короля Карла IX протестантской партии стал английский посол сэр Николас Трокмортон[328]. Вместе с тем Екатерина оторвала от кальвинистов короля Наварры: он был назначен генерал–лейтенантом королевства вместо Гиза. Руководство протестантским движением переходило к Колиньи. Между тем кардинал Карл, ненавидимый и католиками и протестантами, опасался за свою безопасность и удалился к себе в Реймсскую епархию. В его отсутствие протестантская партия при дворе взяла верх. Екатерина продолжала религиозную политику прежнего режима, но закон оставался неясным, и протестанты решили попробовать королеву–мать на прочность. В Вербное воскресенье 1561 г. Колиньи открыл двери своих покоев и позволил участвовать в совершавшемся там богослужении всем желающим. В церемонии участвовали принц Конде и 500 его сторонников (с. 142). Службу посетили даже королева–мать и её сын, что дало протестантам основания надеяться (а католикам — опасаться), что король вот–вот перейдёт в кальвинизм. Обратной стороной самоуверенности протестантов была апатия католиков. Правящие элиты охватили пораженчество и оппортунизм.

И вдруг возникла энергичная католическая реакция. Поскольку правители, казалось, были неспособны или не готовы защищать католицизм, народ взял ответственность на себя. Весной — летом 1561 г. в Провансе, Анжере, Понтуазе и других регионах и городах прошла волна погромов. Заметной в них была роль возникавших по всех Франции новых братств. Для этих организаций было характерно благочестие и приверженность святому причастию. Объединяя представителей разных занятий и слоёв, братства призывали к отпору ереси единым фронтом. Католические издатели показали, что протестантизм — не единственная религия книги: перед 1562 г. по стране ходило