Так прошло несколько минут, затем волчица резко вздрогнула и рывком подняла голову. Кто-то, осторожно ступая, подходил к логову едва слышной, звериной поступью, но это был не волк. Волчица освободилась от детей, подползла к выходу и легла на живот, припав к земле.

Шаги приближались; вдруг волчица взъерошила шерсть и глухо зарычала. Черная, с белой отметиной вдоль лба, собачья морда на миг сунулась в отверстие и с визгом отлетела прочь. Два ряда зубов волчицы с металлическим звуком щелкнули у горла собаки. Большая черно-пегая лайка метнулась назад, кубарем откатилась от логова и, вскочив на ноги, сразу же залилась пронзительным лаем.

Она часто взвизгивала, как будто от боли, и ни секунды не стояла на месте. А из темного отверстия прямо на собаку глядели два светящихся желто-зеленых глаза и белая, ровная полоска оскаленных зубов волчицы.

По временам, когда лайка подходила ближе, белая полоска делилась надвое и из глубины логова слышалось глухое рычание и лязг зубов зверя.

Этот звук каждый раз отбрасывал на несколько шагов собаку; она взвизгивала пронзительно, как от удара, поджимала хвост, потом остервенело наседала снова, прижав к затылку короткие, стоячие уши. Подбадривая себя, собака рыла задними лапами землю.

Это был крупный, очень крупный черно-пегий пес, с острой, сухой мордой, прямой, крепкой спиной, мускулистыми ногами и широкой грудью. В открытом рту eго не было ни одного порченого зуба; ровные, крепкие, они блестели на солнце и по длине клыков едва уступали волчьим.

И всё же волчица была сильнее его, и пес хорошо понимал это. При малейшем движении волчицы он стремительно откатывался назад и поджимал хвост, но волчица не вступала в борьбу. Зелеными немигающими глазами следила она за врагом и медлила.

Возможно, она еще не собралась с силами после недавних родов или впервые испытанное материнское чувство не позволяло ей оторваться от детей, а скорее всего, она ждала возвращения не успевшего далеко отойти волка.

Но вместо бесшумных звериных шагов тяжело захрустел валежник, и не надо было обладать волчьим слухом, чтобы различить тяжелый человеческий шаг.

Звук этих шагов и хруст валежника подействовали на зверей различно. Чем ближе подходил человек, тем яростней напирал пес и плотнее подходил к логову, а волчица всё дальше и дальше уползала вглубь и ниже припадала к земле.

Минуты через две-три человек лет пятидесяти, с большой, бурой бородой, в ватнике, высоких охотничьих сапогах и зимней шапке-ушанке очутился около дерева.

У пояса у него болтались подстреленные тетерева.

Увидев человека, пес залаял еще яростней, захлебываясь от злобы, снова просунул морду в отверстие.

В логове было темно, только у самой земли в глубине светились два немигающих кружочка и блестел ровный оскал зубов.

На собаку пахнуло псиной, еще чем-то; от этого запаха пес фыркнул и, словно подавившись собственным лаем, на секунду смущенно замолк, но затем, оправившись, еще яростней бросился вперед. И в то же мгновение мигнули и исчезли фосфорические кружки, а из-под другого конца дерева стремительно выскочила волчица и, прошмыгнув у самых ног охотника, бросилась в густой ельник.

Все это произошло в одно мгновение. Охотник не успел перезарядить ружье и послал вдогонку зверю заряд тетеревиной дроби.

Волчица подпрыгнула, потом словно споткнулась, клюнула мордой землю и юркнула в густой ельник.

Пес бросился за ней следом, но быстро вернулся и снова закружился вокруг поваленного дерева; он глубоко просовывал голову в отверстие, но дальше влезть не смел.

Человек, дойдя до места, где споткнулась волчица, заметил кровь на желтых прошлогодних листьях и, постояв немного в раздумье, повернул назад.

Подойдя к логову, он отогнал пса и, найдя длинный загнутый в конце сук, принялся шарить им в глубине; затем он расчистил кусты, засохшие листья, траву и открыл вход как раз против того места, где лежали волчата.

Пес, послушный воле хозяина, увидев серые копошащиеся существа, бросился, оскалив зубы, к волчатам.

Он схватил первого подвернувшегося волчонка зубами, сжал челюсти и, не встретив ни малейшего сопротивления, тряхнул головой. Мертвый волчонок упал на бок. Охотник оттолкнул собаку; волчата лежали, сбившись в один плотный комок. Охотник снял с плеча ружье, зарядил его и разом, в упор, выстрелил из двух стволов и, даже не взглянув на кровавое месиво, повернулся и пошел прочь.

Человек уже сделал несколько шагов, как яростный и в то же время смущенный лай пса заставил его вернуться.

Пес лежал на животе, просунув морду в то самое отверстие, через которое ускользнула волчица, рычал и лаял захлебываясь. Человек отогнал пса и заглянул под дерево.

Неподалеку от выхода барахтался маленький, слепой волчонок, беспомощно перебирая мягкими лапами.

Охотник концом ствола подгреб его к себе. Волчонок несколько раз пискнул и стал тыкаться слепой мордочкой в холодный ствол. Ружье было разряжено. Охотник оглянулся, ища, чем бы прикончить волчонка, потом заинтересовался окраской.

Шерсть на волчонке была необычной расцветки. Очень темная, почти черная на спине, она сразу переходила на боках в очень светлый желтый тон. Волчонок выглядел черно-пегим, и его легко было принять за щенка. Только голова была великовата для щенячьей.

Охотник разглядывал волчонка, держа его на большой, заскорузлой ладони. Почувствовав тепло, звереныш затих и, только чуть-чуть попискивая, тыкал мягким, влажным носом в руку человека.

Охотник выпустил задние лапы волчонка и той самой рукой, которой только что собирался прикончить его, осторожно пощекотал у загривка. Волчонок перестал пищать и заснул на ладони, едва слышно посапывая носом.

Охотник постоял некоторое время с протянутой рукой, затем оглянулся по сторонам, словно искал советчика.

Черно-пегий пес вертелся вокруг, рычал от нетерпения и злости и, казалось, возмущался нерешительностью хозяина. В глазах пса было столько первобытной, звериной ненависти, что человек невольно подался назад и ближе к себе притянул руку с волчонком.

Даже глаза собаки изменили свой цвет. Обычно светло-коричневые, почти желтые, они потемнели и перекосились, как от боли.

Вытянутая вперед морда с оскаленными зубами казалась длиннее и уже. Во всем теле собаки чувствовалась жестокая борьба между первобытным зверем и вековой покорностью человеку. Пес стоял на напряженных, прямых ногах и чуть заметно покачивался назад и вперед, готовый прыгнуть каждое мгновение и вцепиться в руку человека, взявшего под свою защиту самого страшного его, пса, врага.

Охотник с минуту пристально рассматривал собаку, потом пнул ее носком сапога и крикнул сердито: «Тубо!» Собака обмякла и, поджав хвост, торопливо отскочила в сторону; она даже вильнула хвостом, выражая покорность, только глаза продолжали косить и оттянутые губы сомкнулись не сразу, отчего собачья морда на миг казалась искривленной презрительной улыбкой.