напряжения, старался хоть немного помочь подручному. Сам придет в цех пораньше и «посадит» в печь заготовки, приготовит нужный инструмент, а после работы не гнушался убирать окалину вокруг молота. Разрешал даже сидя держать подставку или подкладной штамп, когда попадалась простая и не поштучная работа. Но эта бывало не часто. Простую работу — болты, гайки, шестеренки разные, — которую считали на сотни и на тысячи штук, выполняли кузнецы помоложе, с низкими разрядами. Еще и обижались на Антипова, когда и ему от такой работы кое-что перепадало: он-то тех же гаек нашлепает за смену целую гору, за ним не угнаться, а нормировщик по нему равняется. Дескать, Антипов может, значит, и все должны. На эту тему Захар Михалыч однажды и поссорился крупно с нормировщиком Бондаревым.

Понадобилось срочно отковать триста болтов, вот и дали Федору Гурьеву и ему. Сравнивать их нельзя: где Антипов три болта откует, Гурьев едва с двумя управится. А Бондарев тут как тут со своим хронометром.

— Ты ступай хронометрируй к Федьке, — сказал Антипов. — Возле моего молота нечего торчать.

— А это уж позвольте мне знать, — возразил Бондарев. — Ты, Антипов, свое дело делаешь, а я свое.

— Только я по совести делаю, а ты норовишь вперед выскочить за чужой счет. А на чужом горбу, сам знаешь, в рай все равно не уедешь.

— Мне наплевать на твой рай, — вспыхнул Бондарев, обиженный. — Я поставлен и стою на страже государственных интересов!

— И давно этот интерес в том, чтобы ущемить рабочего человека?..

— Кто же это тебя ущемляет?

— А я не про себя говорю. Ты вот возьми наряд и посмотри... — Он сунул наряд Бондареву под нос. — Какого разряда работа? Четвертого! А у меня седьмой.

— Это ерунда, — отмахнулся нормировщик. — Знаешь же, что разряд с потолка ставят.

— А коли ерунда, тем более, — сказал Антипов. — Нечего, значит, ерундой заниматься. Ступай, говорю! Не мешайся.

— Много на себя берешь.

— Не больше, чем свезу. А ты уйди, Александр Петрович. Прошу тебя по-товарищески.

— А если не уйду?..

— Совсем брошу работать. Или велю подручному, чтобы увел. Взгляни на него. Схватит — не возрадуешься!..

— Смотри, Антипов, — сказал Бондарев угрожающе. — Я этого так не оставлю, а ты ничего не добьешься...

С этим нормировщик ушел, и Захар Михалыч смекнул, что после он просто-напросто установит норму по количеству болтов, откованных им, Антиповым. В обеденный перерыв он поинтересовался у Гурьева, сколько тот успел отковать.

— Сорок шесть.

У Антипова было шестьдесят восемь.

— Ты вот что, — сказал он подручному, — перебрось-ка незаметно штук пятнадцать Федьке.

— Да пошел он на фиг! — возмутился подручный. — Я буду вкалывать, как индийский слон, а Федька гро́ши получать?!

— Не жмись, не жмись. Получишь ты свои деньги. Лучше будет, если Бондарев по нашим болтам норму установит?.. Ребятам же потом ни черта на них не заработать.

Гурьев такому подарку удивился и обрадовался:

— Ну, спасибо, Захар Михалыч! А я и не думал...

— На то у человека и голова, чтобы он думал, — усмехнулся Антипов. — В получку рассчитаетесь с моим Василием и с Надеждой.

— И с вами.

— Со мной не надо.

В конце смены Бондарев явился снова. «Валяй, валяй! — сердито подумал Антипов и усмехнулся. — Считай!»

— Сколько сделали, Захар Михайлович?

— Что это ты меня на «вы» обзываешь?

— Так вышло, — сказал Бондарев. — Сколько штук?

— Все наши. — Антипов подмигнул подручному.

— А все же?..

— Кажется, сто шестьдесят два.

— Точно! — подтвердил подручный.

— Понятно, — проговорил Бондарев. — Нарочно тянули резину? Что же получается: ты сто шестьдесят два, а Гурьев сто тридцать восемь?..

— Вам бы так потянуть резину! — огрызнулся подручный.

В действительности они отковали без трех штук двести болтов.

В получку Федька Гурьев, как и было договорено, отдал, сколько положено, Василию и Наде. Принес деньги и Антипову: двадцать один рубль.

— Отстань! — осерчал на него Захар Михалыч.

— Но это ваши деньги...

— Ничего не знаю. Сказано: отстань — и точка.

Подручный после предложил и в будущем так делать.

— И мы заработаем, — говорил он, — и другие кузнецы обижаться не будут. Все чин-чинарем!

— А это видел? — Антипов показал ему кулак. — На обман больше не пойду.

— Какой же тут обман? Товар — деньги...

Антипов рассудил иначе. Решил, что просто в дальнейшем будет отказываться от такой работы. Чтобы все было по-честному и справедливо, чтобы каждый получал свое, заработанное. Столько, сколько умеет.

* * *

У Анны Тихоновны сохранились кое-какие старинные дорогие вещи — фарфор, столовое серебро, несколько миниатюр, безделушки разные: не все проели в блокаду.

Теперь она иногда ездила на толкучку продать что-нибудь, чаще — за полцены, чтобы прикупить для Наташки продуктов в коммерческом магазине, где было все что душе угодно и, главное, без карточек. Об этом Анна Тихоновна никому не говорила, и Антипов долго ни о чем не догадывался. Считал, что внучка сыта тем, что выдавали по карточкам. А вернее, как-то не думал об этом.

Случай открыл ему глаза.

Однажды и он поехал на Обводный канал, где находилась барахолка. Износился весь, на работу стало ходить не в чем, вот и решил купить брюки.

Бродил он долго, все приглядывался, приценивался, чтобы не переплатить лишнего и не напороться на обман. Василий, подручный его, купил себе с большой получки флотские брюки-клеши, помоднее какие, а дома попробовал надеть — не лезут! Не раcставленные в шагу оказались. Просто сшиты два куска материи. Смех-то смехом, а выбросил парень на ветер триста пятьдесят рубликов.

Забрел таким образом Антипов в дальний конец барахолки и тут увидел вдруг Анну Тихоновну: она торговалась с каким-то неприятным мужчиной. А может, и не был мужчина неприятным, а только показался Антипову, потому что выторговывал подешевле у Анны Тихоновны две фарфоровые чашки.

Сначала Захар Михалыч хотел подойти, вмешаться, но