вдруг вижу, что не закрывала рта целый час.

— О боже! — восклицаю я. — Не могу поверить, что растратила столько вашего времени!

— Это не было пустой тратой, — отзывается Донна. — К тому же моя смена закончилась полчаса назад.

Щеки у меня вспыхивают.

— Вам нужно идти. Уверена, есть другое место, где вы предпочли бы оказаться.

Но вместо того чтобы уйти, Донна обнимает меня своими полными руками:

— Дорогая, разве не у всех у нас есть такое?

Дверь в операционную на амбулаторном отделении пастью разевается в маленькую комнатку, набитую сверкающими серебром инструментами, как рот, в котором поблескивают брекеты. Знакомые врачи и медсестры все в масках и перчатках. Анна тянет меня за рукав, и я присаживаюсь на корточки рядом с ней.

— А что, если я передумала? — говорит она.

Я кладу руки ей на плечи:

— Ты не должна этого делать, если не хочешь, но я знаю, что Кейт рассчитывает на тебя. И мы с папой тоже.

Анна кивает, потом вставляет ручонку в мою ладонь:

— Не отпускай меня.

Медсестра уводит ее направо, кладет на стол.

— Подожди, Анна, ты увидишь, что мы для тебя приготовили. — Она накрывает девочку подогретым одеялом.

Анестезиолог накладывает розоватую ватную прокладку на кислородную маску.

— Ты когда-нибудь спала на земляничной поляне?

Они колдуют над телом Анны — кладут желированные подушечки, которые будут передавать на мониторы сведения о сердцебиении и дыхании. Все это делается, пока моя дочка лежит на спине, но я знаю, что для забора костного мозга из тазовых костей ее перевернут на живот.

Анестезиолог показывает Анне похожее на гармошку устройство из своего арсенала.

— Можешь надуть этот шарик? — спрашивает он и надевает маску на лицо девочки.

Она до сих пор не отпустила мою руку. Наконец захват слабеет. Девочка борется до последнего мгновения, тело уже спит, но плечи напряженно выдвинуты вперед, будто она хочет встать. Одна из медсестер укладывает Анну на стол, другая отодвигает меня.

— Так действует на тело наркоз, — объясняет она. — Теперь вы можете ее поцеловать.

Я так и делаю, через маску. Шепотом добавляю «спасибо». Выхожу через вращающиеся двери, стягиваю бумажную шапочку и бахилы. Сквозь окно размером с почтовую марку смотрю, как Анну переворачивают на бок и берут со стерильного подноса невероятно длинную иглу.

Потом я поднимаюсь наверх, чтобы ждать вместе с Кейт.

Брайан просовывает голову в палату Кейт.

— Сара, Анна зовет тебя, — устало произносит он.

Но я не могу быть одновременно в двух местах. Подношу ко рту Кейт рвотный тазик, и ее опять выворачивает. Донна помогает уложить девочку обратно на подушку.

— Я сейчас немного занята, — отвечаю я мужу.

— Анна зовет тебя, — спокойно повторяет он.

Донна переводит взгляд с него на меня.

— Идите, мы тут справимся, пока вас нет, — говорит она, и, выждав мгновение, я киваю.

Анна на педиатрическом отделении, где нет герметично закупоренных палат для изоляции больных. Ее плач я слышу еще за дверями.

— Мамочка, — всхлипывает она, — мне больно.

Я присаживаюсь на край кровати и обнимаю ее:

— Знаю, моя дорогая.

— Ты можешь остаться здесь?

Я качаю головой:

— Кейт больна. Мне нужно вернуться.

Анна отстраняется от меня и говорит:

— Но я же в больнице. Я в больнице!

Поверх ее головы я смотрю на Брайана:

— Что ей дают для снятия боли?

— Почти ничего. Медсестра сказала, лучше не накачивать детей лекарствами.

— Чушь какая! — Я встаю, Анна жалобно скулит и хватается за меня. — Сейчас вернусь, дорогая.

Обращаюсь к первой попавшейся медсестре. В отличие от онкологического отделения, со здешним персоналом я не знакома.

— Час назад ей дали тайленол, — сообщает медсестра. — Я знаю, что она испытывает неприятные ощущения…

— Роксисет. Тайленол с кодеином. Напроксен. А если этого нет в предписаниях врача, позвоните ему и спросите, можно ли добавить эти препараты.

Медсестра ощетинивается:

— Простите, миссис Фицджеральд, я занимаюсь этим каждый день и…

— Я тоже.

Возвращаясь к Анне, я несу детскую дозу роксисета, которая или снимет боль, или усыпит малышку, и она перестанет что-либо чувствовать. Входя в палату, я вижу, как большие руки Брайана неловко возятся с крошечной застежкой цепочки. Он надевает медальон на шею Анны и говорит:

— Думаю, ты заслужила подарок, раз сама делаешь подарок сестре.

Разумеется, Анне нужно воздать должное за то, что она пожертвовала свой костный мозг. Разумеется, она заслужила признание. Но мысль о вознаграждении кого-то за страдания, честно говоря, никогда не приходила мне в голову. Мы все так давно страдаем.

При моем появлении в дверях Брайан и Анна поворачиваются ко мне.

— Смотри, что дал мне папа! — восклицает Анна.

Я протягиваю ей пластиковую чашечку с таблеткой — жалкую соперницу папиного подарка.

Вскоре после десяти часов Брайан приносит Анну в палату Кейт. Анна двигается медленно, как старушка, опирается на отца. Медсестры помогают ей надеть маску, халат, перчатки и бахилы, чтобы ее впустили к Кейт. Это нарушение правил, сделанное из сочувствия, потому что детей, вообще-то, не пускают в изоляторы к больным.

Доктор Чанс стоит рядом с капельницей, подняв вверх пакет с костным мозгом. Я поворачиваю Анну так, чтобы она могла его видеть.

— Вот что ты дала нам.

Анна кривится:

— Гадость! Можете взять это себе.

— Неплохой план, — говорит доктор Чанс, и густой рубиновый костный мозг начинает вливаться через катетер в вену Кейт.

Я кладу Анну на койку. Тут хватает места для них обеих, лежат плечом к плечу.

— Тебе больно? — спрашивает Кейт.

— Немного. — Анна указывает на кровь, втекающую по пластиковой трубке в прорез на груди сестры. — А тебе?

— Почти нет. — Кейт немного приподнимается. — Анна?

— Что?

— Я рада, что это от тебя. — Она берет руку младшей сестры и кладет примерно на то место под катетером, где расположено ее сердце.

Через двадцать один день после трансплантации костного мозга число белых клеток в крови Кейт начинает возрастать, а это значит, что приживление происходит. Брайан хочет отпраздновать это и приглашает меня на ужин. Он нанимает для Кейт сиделку, заказывает столик и даже достает для меня из шкафа черное платье. Про туфли он забывает, и мне приходится обуть потертые прогулочные клоги.

Ресторан почти полон. Только мы садимся, подходит сомелье и спрашивает, будем ли мы пить вино. Брайан заказывает каберне-совиньон.

— Ты хотя бы знаешь, это красное или белое? — За все годы брака я, кажется, ни разу не видела, чтобы Брайан пил что-нибудь, кроме пива.

— Я знаю, что в этом напитке есть алкоголь и у нас праздник. — Он поднимает наполненный сомелье бокал и произносит тост: — За нашу семью!

Мы чокаемся и делаем по