и тут же отвернулась к прощавшейся продавщице киоска. И Андрей Ильич с ужасом почувствовал, что улыбнулся еще шире, с улыбкой отнес букет в машину.

После этого он решительно не знал, что ему делать, совершенно забыл о поджидавшем его прорабе, который так и не понял, дадут ему камнедробилку или не дадут. Стоять с опущенными руками было невыносимо, и Андрей Ильич прибегнул к испытанному спасению, уже привычному, — к помощи сына: он поймал Васятку, снял с бревна и принес к машине; тот, болтая ногами, дергал отца за ухо, громко смеялся.

— Успел перепачкаться, баловник? — говорил ему Камынин, стряхивая с его пальто еловые иголки. — Тебе нельзя бегать. Температуришь.

— Тем-пе-ра-ту-ришь! — пропел Васятка и обеими руками потянулся за пролетевшей стрекозой. — У меня уже ничего не болит.

Очевидно, появление у газика мужа и сына Варвара Михайловна посчитала за сигнал к отъезду. Еще раз любезно улыбнувшись провожающим, она пошла к машине. Андрей Ильич заметил мимолетный взгляд, брошенный ею на шалаш, из которого торчала нога Молостова, обутая в сапог. И опять против воли та же улыбка легла на губы Андрея Ильича; он усадил рядом с Варварой сынишку, осмотрел, все ли вещи хорошо уложены. Хотел весело пожелать им счастливого пути, но вдруг горло у него перехватило, он с трудом сделал глотательное движение и простился с женой молчаливым кивком. Сынишку забыл даже поцеловать.

Мотор зарычал, коренастый газик ходко, будто бегом, взял с места, погасли красные тормозные сигналы, и лишь запах перегоревшего бензина остался в воздухе. Машина уже шумела за пышным ольховым подседом, за лиловатыми колоннами сосен. Андрей Ильич все смотрел вслед уехавшей жене, сыну. Вернутся ли они домой? Что-то подсказывало ему: расстаются они навсегда.

К нему подошел прораб, несмело спросил, заранее всем своим желтушным лицом извиняясь за непонятливость:

— Так я опять насчет камнедробилки. Можем надеяться? Уж так бы она выручила.

Секунду, не больше, Андрей Ильич смотрел на прораба непонимающим взглядом, потом спокойно сказал:

— Камнедробилку? Да, вашему участку она сейчас действительно позарез нужна. Давайте обсудим, нельзя ли вам ее передать хоть на пару деньков.

XXXIII

На другой день в обед Баздырева сказала Молостову, что ему придется выехать в Чашу с отработавшими свой срок колхозниками. Сеноуборка затянулась, на днях начинается выборочная яровых, и в райисполкоме оттягивают присылку последней партии строителей. Надо «разбить это мнение», поскорее привезти новых рабочих и, несмотря на дожди, завершить трассу.

— Ты, Павел Антонович, мужик напористый, деловой. Эвон как сумел весной подтянуть доротдел. У районных властей авторитетом пользуешься. Порадей за участок.

Погода стояла сырая, холодная. Шумели верхушки деревьев, ветер то разгонял тучи, и тогда показывались глубокие зеленоватые прогалы, то облака вновь сгущались, чернели и припускал дождь — затяжной, совсем осенний. Когда Молостов с плащом через руку подошел к машине, он в кабине рядом с Жогалевым увидел горделивое лицо Забавиной. Забавина была в новом ватнике, на коленях у нее белел сверток.

— Далеко? — удивленно спросил он.

— Одному вам, что ли, по райцентрам раскатывать? — улыбнулась она и пододвинулась, освободив ему место рядом.

За лагерную заведующую столовой ответила Баздырева:

— Напросилась. Сахару нам моданские снабженцы не дают целую неделю, Клавдия посулилась достать в Чаше. Говорит, есть знакомый в райпотребсоюзе. Может, просто погулять захотелось с кавалерами в летнем саду, кино посмотреть? С пустыми руками вернется — выговор закачу. Вы там, друзья, не задерживайтесь, послезавтра — на трассу.

Машина тронулась. «Жизнь сама указывает, — подумал Молостов. — В Чаше и поговорю с Клавдией начистоту. Пора узелок развязывать, Варечка волнуется».

Электрическая лампочка на изогнутом проводе освещала беленые фанерные стены. На столе блестела распечатанная поллитровка, отбрасывая тень, в треснувшей тарелке с голубым ободком лежала глазастая колбаса, в другой тарелке — крупная неочищенная селедка, соленые огурцы. Забавина, аккуратно причесанная, в праздничной кофточке из креп-жоржета, положив левую руку на розовую скатерть, тихонько вертела пустой стакан с остатками на донышке. В простенке на другом конце стола, положив на колени плащ и фуражку, сидел Молостов. Перед ним на куске свежего ржаного хлеба лежала вилка с колечком колбасы.

— Когда-то надо было выяснить наши отношения, вот я и решил, — Молостов рубанул ладонью воздух, опустил голову.

— До трассы ты, Павел, говорил иные речи, — насмешливо сказала Забавина, искоса кинув на него взгляд из-под угольных бровей, и щеки ее вспыхнули ярче.

Оба небольших окошка, выходивших в палисадник, были задернуты цветастыми ситцевыми занавесками; одна занавеска зацепилась за горшочек с красноглазой геранью, и снизу выглядывало темное ночное стекло. За сосновой переборкой слышалось ровное дыхание: там в полутьме на сундуке спала шестилетняя дочка Забавиной, взятая матерью на сутки из детского сада. У противоположной стены алела стеганым одеялом двуспальная кровать с несвежим подзором в нарядных вышивках, с горой подушек. Пестро расписанное чело русской печи прикрывала захватанная занавеска.

— Что же не угощаешься напоследок? — сказала хозяйка с натянутой улыбкой. — Деньги за это не возьму.

Она щедро подлила в его стакан водки.

— Не до нее.

Дорожный техник поднял голову. Молодое усатое лицо его раскраснелось, прядь волос сбилась на загорелый чистый лоб, а глаза смотрели хмуро, мрачно.

— Не понимаешь ты меня, Клавдия. Или не хочешь понять. Думаешь, мне легко? Видно, так уж на свете устроено: кто кому ближе, тот тому и больше боли доставляет. Что нам обманывать один другого, делать вид, будто у нас все благополучно? Лучше сразу покончить, чем…

— Уж не думаешь ли, что я дорожусь тобой? — самолюбиво перебила Забавина. — За мной не такие бегают. Вон Костя Жогалев хоть сейчас в загс готов.

— Он, кажется, и до загса не теряется, — пробормотал Молостов.

Нотка ревности в его голосе доставила Забавиной удовольствие. Она слегка улыбнулась, продолжала, не сбавляя тона:

— Не один ты в районе штаны носишь. Я пока не старуха, работу имею приличную, квартира с обстановкой, стол никогда пустым не бывает. Тебя я не привораживала. Дверь у меня из комнаты открывается, а не в комнату: можешь выйти, когда надумаешь. Сам за мной бегал, в кино зазывал, провожал под ручку домой, уговаривал на трассу ехать.

Молостов взял себя за ус, не ответил. Обычно он беспечально расставался с женщинами. Было только немного жаль, что теряет податливые плечи, ищущие губы, но он верил, что на новом месте найдутся другие плечи, другие губы, и, как знать, может, там-то его и ждет настоящая любовь? Сегодняшнее расставание вышло совсем иным, и он говорил Забавиной такие слова, какие прежде не говорил женщинам и, может, месяц назад не собирался сказать и ей самой. То ли