большой гостиной сидели десять пожилых дворянок с Марьей Алексевной и Весёлкиной во главе. Дамы играли в карты, пили крепкие настойки, смеялись и непрерывно болтали. Мы с Бобровым не стали им мешать и пошли спать.

* * *

Проснулся я бодрым и весело-злым. Ух, как поеду сейчас, как надаю по шее этому Салтыкову! Идеальное настроение для дуэли.

А вот Боброва пришлось будить. Я зашёл к нему в спальню и обнаружил Петра, спящего в обнимку с подушкой.

— Подъём!

— Ммм… Ну ещё минуточку…

— Пётр, вставай!

— Не хочу в нумера с дамами, — Бобров попытался натянуть на голову одеяло, — надоело.

— Пётр! — я гаркнул ему прямо в ухо.

— А!

Он сел на кровати, хлопая глазами и тряся головой.

— А? Кто? Тьфу ты! Костя, это ты, что ли? Зачем в такую рань?

— Вставай, у нас дуэль, если ты помнишь.

— Сколько сейчас времени? Только шесть? Можно ещё час поспать.

— Поднимайся, соня. По дороге заедем в какой-нибудь трактир, кофия выпьем.

Оставив Боброва одеваться, я спустился на первый этаж в гостиную. И там застал Кижа — собранного, застёгнутого на все пуговицы, с палашом на поясе.

— Доброе утро, — он кивнул мне. — Дуэль?

— Вроде того.

— Поеду с вами. Пригляжу, чтобы всё было по правилам.

Судя по боевому настрою, мертвец и сам был не прочь подраться. Ладно, мне не жалко, пусть проветрится. Бобров, к счастью, задерживаться не стал, и через десять минут мы уже садились в пролётку извозчика.

— Прохладно, — Пётр поёжился и обхватил себя руками, — не люблю осень.

— Красиво, — возразил ему Киж, — печальное время, для глаз очарование. Такая чудная прощальная красота — увядание, золото, багрянец.

— Да ты поэт, Дмитрий Иванович. Не пробовал стихи писать?

Киж пожал плечами.

— Мёртвый поэт хорош только для бледных барышень и критиков. Первые воображают о нём, каждая на свой вкус, а вторые ищут в стихах скрытые смыслы, которые сами же и выдумывают. Представьте, что будет, если я приду к ним лично? И тех и других хватит удар от такого поворота. Так что для всеобщего спокойствия не стоит мне писать стихов.

Бобров заржал во весь голос.

— Да уж, критики с тобой точно встречи не переживут.

Так мы и ехали, подшучивая друг над другом. Сначала в трактир выпить кофия, а затем к Донскому монастырю.

* * *

К месту дуэли мы подъехали одновременно с моим противником. Рожа у Салтыкова была слегка опухшая, походка нетвёрдая, а под глазами темнели круги. Нет, не доведёт его до добра разгульная жизнь, точно не доведёт. Вместе с ним из экипажа выскочило четверо сопровождающих. Не многовато ли народу он притащил на дуэль?

— Господа!

Усатый офицер, секундант противника, подошёл к нашей компании.

— Доброе утро, господа.

— Доброе, — я кивнул. — Ваш друг не одумался и по-прежнему хочет драться?

— Если вы готовы принести ему извинения, — офицер криво ухмыльнулся, — он милостиво простит вас, как и положено настоящему дворянину.

— Нет, благодарю, пусть оставит своё «прости» для кого-нибудь другого.

Офицер хмыкнул. Было видно, что он желает смотреть на схватку, а не содействовать примирению.

— Нужно отмерить дистанцию, — он обратился к Боброву, — тридцать шагов.

Они ушли выставлять барьеры, а Киж разом стал серьёзным и разглядывал троих дворян, о чём-то шептавшихся с Салтыковым.

— Не нравится мне эта компания. — Мертвец проверил, как выходит палаш из ножен и сделал злое лицо. — Как бы не задумали подлость.

— Не думаю. Это нарушение законов чести, их ославят на всю Москву.

Мертвец пожал плечами и продолжил буравить взглядом свиту Салтыкова. Свита в ответ тоже зыркала на нас и о чём-то переговаривалась.

Кижу надоело играть в гляделки. Он вытащил палаш, встряхнул кистью, изобразил клинком несколько восьмёрок, пару молниеносных выпадов, а затем провёл атаку на невидимого противника. Сталь со свистом рассекала воздух, мелькая так, что были видны только призрачные полукружья.

Так же резко, как начал демонстрацию, Киж бросил палаш в ножны и вернулся ко мне. Похоже, разминка мертвеца произвела на Салтыкова и его подручных впечатление. Они как-то разом потухли и демонстративно отвернулись. Вот и ладушки, пусть знают наших.

Секунданты мерили шагами землю, отсчитывая дистанцию, Киж изображал гордую статую, а я разглядывал будущее поле боя. Открытая полянка, деревья по краям, с одной стороны высятся монастырские стены. Вроде ничего особенного, но меня кольнуло в сердце смутное чувство тревоги. Что-то в этом виде было не так. Я ещё раз прошёлся взглядом. Полянка, стены, деревья. Стены, точно же! Я моргнул и уставился на них с удивлением. Да, прав был Бобров — их не возьмёт магия. Во всю высоту они были покрыты отвращающими Знаками. Такими огромными, что их наверняка рисовали middle wand’ом. Где же неведомые строители взяли такого умельца?

— Господа! Прошу подойти!

Усатый с Бобровым отмерили нужное расстояние, воткнув в землю вместо барьеров сабли, и теперь звали нас.

— Господа, это ваш последний шанс решить дело миром, — предложил Бобров, — чтобы…

— Не может быть и речи, — Салтыков посмотрел на меня с бешеной ненавистью. — Я должен объяснить этому… деревенщине, как надо вести себя при встрече с дворянином.

— Пётр, что это булькает? — я демонстративно огляделся по сторонам. — Нужник где-то переполнился?

— Вижу, — офицер нервно дёрнул усами, — примирение невозможно. Что же, правила просты: дуэль на Талантах, до падения на землю одного из вас. Имеете право использовать любые заклятья, какие сможете. Сходиться по команде. Вопросы есть? Тогда к барьеру, господа.

Салтыков подался вперёд и громким шепотом произнёс:

— Я тебя заморожу, смерд, чтобы ты случайно не упал. А потом буду отрывать тебе руки-ноги по одной и слушать, как ты умоляешь о пощаде.

— Скажи, — я заглянул ему в глаза, — откуда такая жестокость? Тебя мать в детстве порола? Ставила в угол на горох?

Он побагровел, резко развернулся и, не отвечая, пошёл на позицию. Понятно, значит, я угадал верно — дурное жестокое воспитание и мать-деспот. Впрочем, разбираться в потёмках души Салтыкова я не собирался, мне сейчас надо его прищучить физически.

* * *

Я стоял у воткнутой в землю сабли и настраивался на бой. Взвинтил Анубиса, расслабился и смотрел прямо на противника. Боковым зрением я заметил, как секунданты отошли подальше. Бобров достал белый платок и поднял вверх.

— Сходитесь!

Платок медленно полетел вниз. Чёрт! Сердце глухо бухнуло в груди, Анубис зарычал, и я пошёл вперёд.

Салтыков не сомневался в себе. Шёл не торопясь, злобно скалясь и поднимая руку для атаки. Было видно, что он не считает меня серьёзным противником. Ну да, кто я такой для него? Помещик из глухой провинции, какой-то безвестный