прискакал, до лесу, поищи чего…

- Так сушь же ж, - удивился мальчишка. – Там грибов не будет…

- Иди.

- А к Никитке можно? Он тама на колейке сегодня?

- Можно, - вздохнул мужчина. – Иди… от неслух. Сказано было, дома сидеть.

- Мальчишка же.

- Вчера воды хлебанул ледяной, так с горлом маялся. От и оставили, чтоб… но, видать, прошло, - мужчина отложил косу. – Люба, ходь сюда… вы ж из-за Аньки, да?

- Так сколько лет-то прошло! – возмутилась женщина, отирая раскрасневшееся от жары лицо. – Спохватилися… и не трогал он никого! Не трогал!

- Люб…

- Чего Люб? Сперва эта лекарчиха устроила. Срам перед соседями, до сих пор вон шечутся. А как Анька померла, так и вовсе… будто это он её убил. А никто её не убивал!

- Змея кусила, - понимающе ответила Зима.

- Да… тут…

- Угомонись, - так же мягко, но строго произнес Иван. И проведя рукой по волосам, сказал. – Тут… моя вина-то есть…

- Да какая вина?

- Обыкновенная. Отец у меня… в общем… неспокойный был.

- Тот еще ирод, - согласилась Любка, опираясь на грабли. – Это он Аньку поколачивал. А Ивана тогда вовсе тут не было.

- Мы ж с Анькой сошлись, когда еще молодые совсем… ну… дело такое… раз погуляли, два погуляли… а потом и приключилась… это… ну…

- Забрюхатела она, - Любка явно была в курсе всей жизни мужа. – А у Аньки родители строгие. Ну и пришлось им жениться.

- Вот… я-то не то, чтоб вовсе не хотел… хотел, конечно. Я ж нормальный… не это… того… ну… понимаю, что раз такое…

- Вести ему жену было некуда, - вмешалась Любка, и мужчина поглядел на нее с благодарностью. – Отец у Ивана всегда-то был дурноватым… уж извини, Вань.

- Да чего там…

- А как с войны вернулся, так и вовсе… Ванька тоже попал…

- В последний год только, да и то вон… мало чего…

- Поранили, - с гордостью произнесла Любка.

- Случайно то… - Иван отмахнулся. – Дело ж не в этом…

- Ага, нормальный мужиков побило, а всякие иродищи живые… ну, не могу я иначе! Он и жену свою вусьмерть забил. И Ваньку поколачивал. И вовсе… Ванька тогда попросил, мол, пусть Анька у своих поживет-то. Ну куда её-то к этому? А Ванька, стало быть, на контракту поедет. Предлагали ему, охранником в лагерь. Всего-то на годков пару. Деньгу давали хорошую… только ехать далеко. И опять же ж, куда брюхатую тянуть. А тут у ней и родня, и мамка… ну вот…

- Не получилось? – Зима озиралась и с немалым интересом.

- Ага… там-то родня уперлась, что раз Анька сама такая умная и в замуж полетела поперед иных, то пусть себе живет с мужем и своим розумом. И пришлось Ваньке её к папане весть. Хата-то одна А тот-то сперва вроде притих. Мол, повидал жизню, осознал… тоже пораненый был. Головою, - Любка постучала по себе по лбу. – Чтой-то его шандарахнуло. Вот… так и пожили месяцок. Тот-то тихий, смиренный. Молиться стал. В церкву пошел, певчим, значится. Ванька и поверил, что все как-никак да обустроилось… и уехал. Деньги-то, небось, в доме не лишние. Хозяйство разоренное, подымать как-то надобно.

- Корову купить думал, овечек… была бы шерсть и молоко…

- Ну а Анька осталась деда доглядывать… пока брюхатая ходила, то и ничего. Вроде даже ладили. Она в хате порядок навела. Привезла опять же ж с собою, там половичков, скатертей. Прочего, что за бабой положено. Не думайте, Анька не была бесприданницею.

- Уверен, - ответил Бекшеев. – А вы её хорошо знали?

- Так… тут все друг друга как-то да знают, - Любка перехватила грабли. – От и мы познакомилися. Сперва даже дружили. Она вроде неплохая так-то. Не сказать, чтоб сильно красивая… тощая, от прям как вы…

И на Зиму указала.

- Потому за Ваньку и ухватилась. Оно-то, когда родила, то раздобрела чутка… поначалу. А дальше уж началося веселье…

- Мне она ничего не говорила. Я писал. Звонить… пробовал, но куда.

- Туточки телефону нету, - согласилась Любка. – А письма…

- Она тоже писала. Фотокарточку Пашкину прислала… и все-то. И мол, не волнуйся, работай. Денег я присылал, конечно. Она докладывала, что счету в банке открыла. Что на них ещё и процента будет, прибыток, значит. Я и порадовался, что, мол, она разумная, бережение знает и прочие. Пашкины снимки слала. И так писала, всякого, чтоб не думал возвертаться, чтоб служил и работал… про коров узнавала, про овец и всякое от такое. На отца не жаловалась никогда-то… хоть бы словечком или чего… а потом вдруг запрос приходит. От жандармерии… меня начальство дергает. Мол, что такого? А я откудова знаю, что такого, если дома уж больше года не был!

А вот Людочка об этом не упоминала.

Не знала?

Вполне возможно. Она не может знать все и обо всех.

- Отправили разбираться, все одно же ж отпуск положенный. Я и прибыл. Анька сперва отнекивалась, мол, упала неудачно. Все дохторку ругала и крепко, жаловаться хотела… после признала, что это батя мой, - Иван привстал на цыпочки, вглядываясь куда-то. – Люб, глянь, никак на стога полезли? От же ж…

- Иди, - велела Любка. – Погони, пока беды не натворили. А я тут… поговорю.

- Любка-то побольше меня знает… извините. Пашка! Пашка, ирод, я тебе чего говорил…

Бекшеев смотрел в спину человека, который вскоре перешел на бег, направляясь куда-то к туманной дымке горизонта.

- Ваня хороший, - Любка смахнула со лба крупные капли пота. – Добрый… он, как понял, чего, так сразу Аньке сказал, что, мол, съезжать надо. Жить одной. Что с Ванькой можно тоже по месту службы, хотя… куда… там же ж север, а у ней – дитё малое.

- Почему она не уехала?

- Да потому что дура! – рявкнула Любка. – Влюбилась она…

- В кого?

- Да в папашку Ванькиного, чтоб его… так и заявила, что его, мол, люблю. Он настоящий мужик, а ты – сопля и вовсе… и денег, как выяснилось, у ней не было. Ни счета, ничего… все ему отдавала. Любимому, стало быть. Ванька тогда топиться пошёл… и я топиться…

- Вы-то чего? – этаких страстей Бекшеев, признаться, не