34

ЧЕТВЕРГ, 9 ИЮНЯ

Педро так и не сказал мне, будет ли он принимать со мной участие в конкурсе, и я расцениваю его молчание по этому поводу как отказ.

Я не могу попросить маму присоединиться ко мне – у нее и так слишком много дел. Но бабушка не позволила бы мне так легко сдаться! Так что я найду нового партнера. Может быть, Синтия или Виктор согласи- лись бы…

А пока что я пытаюсь придумать, каким будет мое конкурсное блюдо, и провожу остаток недели, изучая старые бабушкины рецепты. Я валяюсь в постели, вокруг меня разложены рецепты, написанные бабушкиным почерком, когда кто-то стучит в мою дверь.

Я вскакиваю, пряча рецепты под кровать.

В комнату просовывает голову Изабель. По ее лицу сразу ясно, что что-то не так.

– Ты должна пойти поговорить со своей мамой, – говорит она.

– Что случилось?

– Она выполняла заказы, а потом ей позвонили по телефону, она расплакалась и заперлась в кабинете доньи Джульетты.

Я сбегаю по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, мое сердце выпрыгивает из груди. Атмосфера в пекарне напряженная. По другую сторону прилавка неуверенно переминаются с ноги на ногу несколько покупа- телей.

Я спешу к двери кабинета.

– Мама? Все в порядке?

После того что кажется вечностью, она открывает дверь.

– Скажи всем, пусть приходят в другой раз, – шепчет она, прежде чем снова ее захлопнуть.

Когда я, дрожа, оборачиваюсь, клиенты все еще смотрят на меня.

– Он-на плохо себя чувствует, – заикаюсь я.

– Мы понимаем, – говорит сзади Изабель, уже открывая дверь, чтобы выпроводить посетителей.

Прежде чем уйти, она одними губами произносит: «Позвони, если тебе что-нибудь понадобится».

Оставшись одна в пекарне, я возвращаюсь в кабинет.

– Мама, они ушли. Могу я войти?

Дверь со щелчком открывается, и я вхожу внутрь. Мама сидит за старым бабушкиным столом, счета разложены перед ней, как будто она собралась гадать на картах Таро. И, судя по выражению ее лица, наша судьба безрадостна.

Я сажусь перед ней.

– Только что позвонила донья Фернанда, чтобы нас уволить, – прямо говорит мама, и у меня как будто вся кровь отливает от тела. – Вместо этого они нанимают «Сделки-Сделки».

– Что?! – кричу я. – Нет. Нет. Она не может…

– Может, и она это сделала, – обрывает меня мама. – Это очень непрофессионально, но такое случается. Она заплатит за то, что я успела приготовить, и все.

– Но вечеринка через два дня!

– Знаю. Но «Сделки-Сделки» подпитывали ее слухами о том, что у нас в «Соли» все это время были проблемы с санитарией и что мы скрывали это от нее. Что мы с Эулалией можем испортить ее особенный день одной из наших «позорных ссор». Что мы ненадежны и не доставим товар вовремя. И… что лично у меня нет опыта в организации вечеринок… – Мама грустно улыбается. – И этот последний слух – не ложь.

– Ты проделала потрясающую работу! Трудилась день и ночь! – Мой голос повышается от негодования. – «Сделки-Сделки» сказали о нас такое?!

– Это они запустили первые слухи о крысах, Лари, – говорит мама, нетерпеливо поднимаясь на ноги. – Это с самого начала были они. А дочь доньи Фернанды не хочет больше никаких стрессов. Даже если ее мать поверит нам, это все равно ее вечеринка. Я больше ничего не могу сказать или сделать, чтобы убедить их в том, что наша кухня безопасна. И я всем этим сыта по горло. Я так устала.

Я теряю дар речи и качаю головой, желая, чтобы этот момент обернулся кошмарным сном, и я могу проснуться в любую минуту. Все будет хорошо. Мама и донья Эулалия уже так хорошо сработались. Морозильная камера в «Соли» заполнена замороженными сальгадо, готовыми к запеканию и обжариванию во фритюре для вечеринки. Мама торопливо протискивается мимо меня, как будто пытается сбежать от наших счетов. Я следую за ней на кухню, где она вытаскивает из морозильника все подносы с едой, которую она приготовила, и выбрасывает в большое мусорное ведро.

– Мама, прекрати! Не делай этого! Возможно, мы еще сможем их переубедить!

Я пытаюсь выхватить у нее поднос, но мама уворачивается от меня и выбрасывает в мусорное ведро еще несколько эмпадиньяс. Я беспомощно смотрю. Когда в морозилке больше ничего не остается, она берет упаковку яиц и начинает готовить.

Разбивает яйца о тарелку, ловя желток пальцами. Взбивает яичные белки быстрыми, точными движениями. Она делала это так много раз в жизни, ей даже не нужно смотреть на свою работу, и все равно яичные белки вырастают в белое облако, никогда не проливаются, послушные, как будто признают мамины руки.

Звук, с которым венчик ударяется о дно тарелки, почти гипнотизирует. И я знаю – именно так мама справляется с бедой. Так она заглушает боль.

– Мы должны извиниться перед Молиной, – говорю я, и мой голос звучит как карканье.

Венчик ударяется о край тарелки немного сильнее. Когда мама смотрит на меня, ее глаза так сверкают от гнева, что я пугаюсь.

– Почему я должна извиняться? – спрашивает она.

– Мы перед ними в долгу. Мы обвинили их в распространении слухов о крысах, – говорю я.

Мама позволяет венчику упасть прямо на облако яичных белков.

– Я абсолютно ничем не обязана этой семье! – Она заметно дрожит. – Конечно, на этот раз они не виноваты. Но они стоят за другими бесчисленными слухами. Ты хочешь, чтобы я притворилась, что этого не было? Где мои извинения за всю ту боль, которую причинили они? – Она смотрит вниз на испорченные яичные белки, вскидывая руки. – Ты только посмотри на это. Мне придется начинать все сначала!

– Мама, мне жаль…

– Ларисса, уйди!

Я торопливо выхожу из кухни, пока она снова на меня не накричала, а мои мысли кружатся, как ураган. Нас подставили «Сделки-Сделки». Бьюсь об заклад, они решили, что смогут использовать нашу вражду в своих интересах, натравливая нас друг на друга, готовые напасть в тот момент, когда кто-то из нас почувствует себя уязвимым. И я на это купилась.

Как мама может не задаваться вопросом, не были ли мы введены в заблуждение и другими способами? Может быть, она просто не хочет давать Молине преимущество. Она слишком горда. Это также означало бы признать, что мы ложно обвинили их в клевете.

Все это время я думала, что мы другие. Думала, мы просто пытаемся защититься от Молины. Но теперь я понимаю, что моя семья может нести такую же ответственность за продолжение этого порочного круга.

Сколько раз в прошлом именно мы причиняли боль? Сколько раз я воспринимала как