Особенно я был поражен одним странным звуком, который издавал Джон одновременно со своими тиками. Когда я записал этот звук и, «вытягивая» его, проиграл на замедленной скорости, то обнаружил, что это – немецкое слово «verboten!» («запрещено!»), тиком «сплющенное» в единый звуковой комплекс. Когда я сообщил о своем открытии Джону, тот сказал, что в детстве, когда у него случался тик, это слово кричал ему отец, говоривший на немецком. Я отправил копию пленки Лурии, и на него огромное впечатление произвело то, что он сам назвал «интроекцией отцовского голоса в качестве тика».

Многие тики и формы поведения, связанные с тиками, как я постепенно понял, в крайних своих проявлениях являются либо совершенно непроизвольными, либо вполне преднамеренными, располагаясь на шкале двигательных и вокальных реакций между дерганием и сознательным действием; иногда их источником являются подкорковые механизмы, а иногда они обретают значение и смысл, будучи основаны на работе подсознания, а то и сознания.

Однажды летом, когда Джон находился в моем офисе, через открытое окно влетела бабочка. Джон сопровождал зигзаги и резкие рывки ее полета подергиванием головы и глаз, изрекая одновременно и ласковые, и угрожающие слова: «Я тебя любил бы, я тебя убил бы…», которые в процессе произнесения сократил до минимума: «любил, убил, любил, убил…». Минуты через две (он не мог остановиться, пока бабочка летала по комнате) я в шутку сказал:

– Если бы вы по-настоящему сконцентрировались, то не обратили бы внимания на бабочку, даже если она села бы вам на кончик носа.

Как только я это произнес, Джон ухватил себя за кончик носа и стал, выкручивая, дергать, словно хотел оторвать огромную бабочку, которая туда уселась. Я понял, что продукт его «туреттического» воображения превратился в настоящую галлюцинацию – фантомную бабочку, которую Джон воспринимал так же, как настоящую. Так пациент разыграл передо мной маленький кошмар – находясь при этом в полном сознании.

Первые три месяца 1977 года я активно работал с Джоном, открывая для себя все больше нового и переживая чувства удивления и интеллектуального возбуждения – более интенсивные, чем те, что мне удалось испытать после лета 1969 года, когда я наблюдал первые «пробуждения» своих постэнцефалитных пациентов. Джон возродил во мне намерение, которое я впервые ощутил после встречи с Реем, – написать книгу о синдроме Туретта. Теперь я думал: а не сделать ли мне именно Джона центральным персонажем? Пусть будет этакий «один день из жизни» человека с суперсиндромом Туретта.

После столь многообещающего начала я решил провести полномасштабное исследование с целью получения всей необходимой информации, но сразу предупредил Джона, что подобное исследование имеет целью прежде всего получение научных данных, а не достижение терапевтического эффекта. В этом смысле мое исследование будет подобно тому, что Лурия описал в «Уме мнемониста», а Фрейд – в «Толковании сновидений» (пока я занимался анализом синдрома Туретта, эти две книги постоянно находились у меня под рукой).

Джон приходил ко мне каждую субботу, и я записывал наше общение на два одновременно работающих видеомагнитофона, один из которых был сфокусирован на лице Джона, а другой давал более общий план, где были мы оба.

По пути в мой офис Джон обычно останавливался возле итальянского магазинчика и покупал себе сэндвич и кока-колу. Магазинчик пользовался популярностью и всегда был полон людей, которых Джон потом описывал, точнее – представлял, имитируя их и воспроизводя в лицах прямо передо мной.

Как-то я процитировал Джону Бальзака: «Я выносил в своей голове целое общество».

– Я тоже, – сказал Джон. – Но в форме подражаний.

Эти спонтанные непреднамеренные имитации очень часто содержали в себе черты карикатуры и насмешки, и Джон подчас привлекал к себе удивленные, а то и яростные взгляды окружающих, которые он опять же имитировал и превращал в карикатуру. Слушая рассказы Джона, я начал подумывать – а не выйти ли мне с ним на улицу, чтобы самому стать свидетелем того, как Джон общается с окружающими его людьми?[57]

И все-таки я сомневался, следует ли поступать таким образом – мне не хотелось, чтобы Джон смущался, чувствуя, что за ним постоянно наблюдают (или даже снимают, если мне удалось бы взять с собой «Портапак»), и слишком вмешиваться в его жизнь за пределами тех часов в моем офисе, что мы проводили вместе в субботу. С другой стороны, если бы кто-нибудь снял на видео один день или одну неделю жизни человека с таким сложным синдромом, то этой записи не было бы цены. Это явилось бы замечательным антропологическим и этологическим дополнением к клиническим и феноменологическим наблюдениям, сделанным в офисе.

Я связался с группой кинодокументалистов, снимавших фильмы антропологического содержания – они только что вернулись из Новой Гвинеи, – и они заинтересовались идеей снять кино на тему, так сказать, медицинско-антропологическую. Правда, за неделю съемок они запросили пятьдесят тысяч долларов, а у меня их не было – пятьдесят тысяч было больше того, что я мог заработать за год.

Я рассказал об этом Дункану Далласу (я знал, что Йоркширское телевидение иногда получает гранты для реализации проектов научной документалистики), и он сказал:

– А почему бы мне не посмотреть на него?

Через пару недель Дункан приехал и согласился, что Джон – это нечто уникальное, при том, что он способен отлично себя показать и выразить все, что хочет сказать. Дункан захотел сделать о нем полнометражный документальный фильм, и Джон, который видел киноверсию «Пробуждений», этой идеей был по-настоящему воодушевлен. Правда, я к этому моменту уже не был настроен так позитивно, опасаясь неожиданных последствий того избыточного энтузиазма, который овладел моим пациентом. Теперь он буквально во сне видел, как станет звездой документалистики, в то время как я предпочел бы продолжать свои спокойные изыскания.

Джон говорил раньше, что ему нравится «выступать», «играть сцены», быть центром всеобщего внимания, хотя потом он даже избегал посещать места, где эти сцены бывали разыграны. Как он отнесется к тому, что некоторые из его «представлений» или «сцен» (безусловно эксгибиционистских, но выраставших из склонности к тикам) будут зафиксированы на пленку, получат постоянную форму, которую он уже не сможет стереть? Мы втроем детально обсуждали все эти аспекты во время ознакомительного визита Дункана, и он, не скупясь на время и слова, убеждал Джона в том, что тот сможет приехать в Англию и принять участие в монтаже и редактировании фильма на любой стадии его производства.

Фильм сняли летом 1977 года, и Джон показал себя во всей красе, со всеми своими тиками и гримасами; он четко следовал сценарию, но одновременно отдавался стихии игры – клоунствовал, импровизировал и имитировал, если была аудитория и объект имитации. С другой стороны, он очень детально и серьезно, а иногда и трогательно говорил о жизни людей, которые, как и он, подвержены синдрому Туретта. Все мы думали, что в результате выйдет совершенно замечательный, очень человечный и четко сбалансированный фильм.