– Вместе. В силу необходимости. От сообщника по убийству чем раньше избавляешься, тем лучше…

– Какие-то джунгли! Дикий Запад! Но она могла и без тебя с ним разобраться! Зачем разыгрывать шантаж, тащить тебя в лес, подставлять под пистолет Быкова? Зачем?

– Не могла она без меня разобраться! Неужели непонятно? – с досадой воскликнул Шибаев и остановился.

– Да почему же не могла? – заорал Алик, тоже останавливаясь.

– Потому что я был нужен ей… ну, скажем, для легенды, как свидетель – мол, мы поехали разбираться с шантажистом, тот выстрелил в меня, а я в него. Или я бы выстрелил первым… Уж она смогла бы это устроить, поверь мне. Понятно? Я ее очень разочаровал, когда сказал, что пистолета у меня нет. И ей пришлось взять свой и самой стрелять в шантажиста. Стрелять, защищаясь, понимаешь? А Быков и есть на самом деле убийца Григорьева. Остаются второстепенные детали, но главный его мотив – месть банкиру, который выбросил его на улицу, и шантаж. Все довольны. Особенно твой капитан Астахов.

– А если бы Быков тебя убил? Он же чуть не убил тебя в подворотне!

Шибаев пожал плечами и промолчал.

– И ты тем не менее как последний дурак поехал туда. А тебе не приходило в голову, что он бы убил тебя и они бы заявили, что убийца и шантажист – это ты? Та первая схема – убить банкира и подставить тебя – не сработала: ты им спутал все карты, когда удрал из Ольшанки. А если бы они убили тебя в лесу, то сработала бы! Ирина бы рыдала, что виновата в смерти мужа, спуталась с негодяем-детективом, который убил его, когда тот обнаружил фильм. А после этого стал шантажировать ее, вдову! А при обыске у тебя нашли бы запись, ту, первую, которую ты унес из Ольшанки. Да и вторую, быковскую, тоже! Что и требовалось доказать! Quod erat demonstrantum! Чего еще ожидать от паленого мента?

– Почему не приходило? Приходило. Но не мог я ее отпустить одну. Не мог. Как ты не понимаешь.

– Да ты… ты законченный псих после этого! Дурак ты, Ши-Бон! А она могла? Задумать такую интригу, повесить на тебя убийство мужа? И те двое, что напали на нее, и внезапно вспыхнувшая любовь… все подстава. А потом подставила тебя под выстрелы этого Быкова! Это случайность, что ты остался жив! А может, это и был ее замысел? Избавиться сразу от обоих? А что? Логика… вполне в ее духе!

Шибаев не ответил.

– Или ты был уверен, что она тебя пощадит? Что она тебя любит? – Алик повернулся к другу, заглянул ему в лицо. – Что?

Александр все молчал, и Алик, выждав немного, стал снова бубнить, что немыслимый идиотизм, он не понимает, как можно быть таким идиотом, жизнь, что ли, надоела, не ожидал, нелепость, глупость, недомыслие… Нет, а она какова! Женщина с одной серьгой! Плясунья! Именно, плясунья! Канатная!

– Понимаешь… – сказал вдруг Шибаев, серьезно глядя адвокату в глаза. – Понимаешь, Алик, я допускал, что существует вероятность – небольшая, совсем маленькая, но тем не менее, что Быков действовал один, а Ирина ни о чем не знала. Вообще ни о чем, понимаешь? Он был ее любовником, она сама говорила, что у нее были любовники, но она ничего не знала! И действительно думала, что ей звонит шантажист. В ее сумочке, кроме пистолета, были еще и деньги. Пистолет она взяла не для убийства, а для защиты. Она не ожидала увидеть Быкова и не ожидала, что он выстрелит. Могло так быть?

– Ты же сам говорил, что Быков – дурак, ему такая схема не по зубам!

– Был еще Петя Воробьев. Ему-то по зубам.

– Ты что, так любил ее? – спросил вдруг Алик. Ему казалось, какая-то истина брезжит… что-то такое, чему и названия нет, что можно только почувствовать, а словами выразить не получается…

Шибаев шагал молча. И Алик вспомнил, как она целовала ему руки, как спала в его палате, сидя на стуле, уткнувшись носом в подушку рядом с его головой, как бежала за доктором, заглядывала ему в глаза – боялась спросить и услышать правду. Как плакала, отвернувшись… Как не доверяла сиделке… Как приводила к нему известного хирурга, как смотрела на Шибаева, спящего… Как рыдала и смеялась, когда он пришел в себя! И упала в обморок от голода.

«Черт его знает! – думал потрясенный Алик. – Ничего не понимаю! Отказываюсь понимать! Хренотень какая-то, честное слово! Страсти, любовь, кровь… подлость, предательство. Упаси нас, господи, от таких страстей! Коррида, а не любовь! Сохрани, боже, от такой любви, ну ее на фиг, эту любовь!»

И спросил себя – а он, Алик Дрючин, смог бы так? Смог бы так любить и верить, безоглядно… плясунье на канате? Зная о ней все? И все-таки надеяться? И ответил себе: нет! Не смог бы. Никто не смог бы, ни один нормальный мужик, находящийся в здравом рассудке и твердой памяти. Это же все равно что войти в клетку с тигром!

А дальше что? Что с ней делать дальше? Зная, что она хладнокровно задумала и осуществила убийство мужа, а потом и своего сообщника? Продолжать ее любить и наслаждаться жизнью? Отпустить ее с миром?

Если, конечно, удастся выйти живым из этой передряги.

Женщина с одной серьгой…

Плясунья на канате…

Плясунья на канате с одной серьгой под красным зонтиком…

Адвокатская часть Аликовой души корчилась от возмущения, а человеческая испытывала что-то вроде сожаления по поводу… Он долго искал подходящее слово, отмечая мимоходом, что поиски эти – потрясающе интересное занятие, потому что человеческий язык, оказывается, может быть точен и совершенен как математическая формула. Нужно только дать себе труд задуматься и поискать хорошенько… своей ущербности! Неспособности ни любить с такой мифологической силой, ни верить!

И он почувствовал что-то вроде досады и тайной зависти – вечно у Ши-Бона истории с ба… то есть с женщинами! Такие истории!

И еще одна мысль царапала душу, вопреки всему, и не давала покоя – а может, все-таки невиновна? Может, чиста как ангел?

Бедная Ирина… Судьба! Судьба рассудила.

Когда они уже подходили к дому, надышавшись, и Шибаев едва держался на ногах от слабости, Алик вдруг вспомнил:

– А ее картины! Что она рисовала? Просто интересно, как ключ к характеру! Тигров, охотящихся на антилоп? Много зубов и крови?

– Не знаю, Алик, – сказал Шибаев. – Не видел я ее картин. Не успел…

…Они сидели на полу веранды, подгоняя снаряжение, и слушали инструктаж. В теплых куртках, дубленках и спортивных костюмах. В сапогах и горнолыжных башмаках. Почти трезвый Виталя Щанский отправлялся в пещеру для прикола и за компанию; сосредоточенный Коля Башкирцев – в поисках открытий и новых ощущений; торжественные и серьезные братья Данилины надеялись обнаружить древние монашеские скиты – а чего, места тут древние, исторические! Архитектор Шурик Самойленко имел профессиональный интерес, а вообще-то попросту удрал из дома. Сэм Вайнтрауб всякое дело привык доводить до логического конца, а также докапываться до истины.