— Значит, мама?

— Когда моя мать меня покинула, я был слишком мал, чтобы лепить с ней пельмени. Да и готовила она хреново. Примерно, как и моя благоверная.

— Извините.

— За что?

— За то, что напомнила вам о вашей умершей маме.

— Я не говорил, что она умерла. Жива. Наверное. По крайней мере, когда уходила, точно была жива и здорова. А если сейчас померла, так мне плевать на нее, так что тут без сожалений, — вот тебе и раз. — Клади больше начинки, я не хочу одно тесто.

— Ага, — тут же зачерпываю ложкой добротную порцию фарша. Блин, любопытство меня сгубит. — Она вас бросила? И кто вас воспитывал? Папа?

На мои вопросы Кротов лишь усмехается. И его былая веселость моментально улетучивается. Сейчас он в своем привычном знакомом мне состоянии.

— Женское любопытство не знает границ.

— Можно подумать, мужское чем-то отличается от женского.

— Твоя правда, — нехотя признается Кротов, продемонстрировав очередной пельмешек филигранной работы. Да как у него так получается? — Мой биологический отец умер, когда мне был год. У матери не было денег, поэтому ей пришлось заниматься репетиторством. Так к нам стал захаживать в дом восемнадцатилетний студент по имени Саша, который, как оказалось, втрескался в мою мать по уши с первого дня. Пылинки с нее сдувал, колготки на меня надевал.

— Колготки?

— Ага. Ну такие стремные коричневые, вечно свисающие. В детский сад меня в них водил. Кашу мерзотную варил. А потом мы начали с ним лепить пельмени.

— Вот так сразу пельмени?

— Ну, конечно, не сразу, а после того, как моя мать влюбилась в какое-то хуйло и укатила с ним в Москву, бросив меня и папу. Пришлось как-то взрослеть и доказывать моей бабке, что мы справимся без нее. Это было сложно, учитывая ее дрянной характер. И пельмени научишься лепить и пол мыть. Правда, тогда я не знал, что мы лепим манду.

— Мужчина на кладбище, у которого я хотела украсть документы и есть тот самый студент?

— Он самый.

— А говорили, что у вас нет слабых мест. А как же отец? Пусть и не кровный.

— Моя мать не была за ним замужем, так что по документам он мне никто. Всего лишь человек, с которым я работаю. А вот с хера ли я тебе об этом рассказал, остается загадкой.

— Тоже мне загадка. Наверняка для того, чтобы войти ко мне в доверие и трахнуть.

— Точно, именно для этого. Снимай свой убогий свитер. Здесь типа жарко.

— У меня под ним ничего нет, поэтому не сниму. Хотя здесь реально жарко.

— Ну так снимай. Кожа должна дышать. И вообще — желание именинника закон.

— По вашему желанию я приехала. Все остальное не в счет. А можно еще вопрос?

— Ну, попробуй.

— Что сделала ваша жена, что вы к ней так…неблагосклонны?

— А ты не догадываешься? — осознаю ли я, что ступаю на скользкую дорожку? Определенно да. Но, когда я еще получу возможность узнать о нем что-нибудь?

— Сделала то же самое, что и ваша мама?

— К сожалению, нет. Если бы она сделала по-честному то же самое, что и моя мать, то возможно мои дети сейчас бы бегали по кухне и мешали мне тебя совращать. А она как крыса последняя трахалась за моей спиной с охранником. И когда в очередной раз я отправил их на море, эта ебливая сука вместо того, чтобы следить за детьми… — замолкает, а затем неожиданно берет большой нож и разрезает им мандарину. — Ну ты поняла, — вслед за одним мандарином, идет другой. И так шесть штук. — Не хочу об этом говорить. Чтобы больше не затрагивала эту тему. Никогда.

Никогда не говори никогда. Теперь меня гложет любопытство втройне. Шутил ли он о том, что убил ее? Самое удивительное, что, если он скажет, что это правда, я его не осужу. Вот ни капельки. И все-таки я жестокий человек.

— Вы правда ее убили?

— Все-таки надо отвезти тебя к ЛОРу.

— Ну раз я уже ступила на скользкую дорожку, дайте поскользить от души.

— Все с тобой идет через одно место. Как мы вообще пришли к этому?

— Я не помню, — честно отвечаю я, смотря на то, как Даниил моет руки и тут же берет два маленьких фужера. Наливает в них чистую водку и протягивает мне.

Я тут же качаю головой. Пить я не буду ни при каких условиях.

— Одну. Разок, — вновь повторяю прежний жест, на что он выпивает свою порцию одним махом. Чуть морщится и закусывает долькой мандарина.

А затем берет меня за запястье и подталкивает к столу. Становится сзади, намеренно прижимаясь ко мне сильнее, чем позволяют правила приличия. Он берет мою ладонь, вкладывает в нее половину отрезанного мандарина и накрывает своей рукой. А затем сжимает. Сильно. Сок начинает капать в стакан.

Не знаю, что со мной происходит. Это всего лишь его рука и какие-то капли сока, которые изредка попадают мимо стакана. По сути, Кротов ничего такого не делает от чего тело может реагировать. Но оно реагирует. И я сама не понимаю чего хочу. Разве что… чтобы он меня трогал.

— Врушка, — шепчет мне на ухо. — У тебя майка под кофтой.

Не сразу понимаю, что он говорит. И только спустя несколько секунд, когда я ощущаю, что его рука гладит мой живот, до меня уже доходит.

Но сказать ничего не успеваю. Какие-то секунды и я оказываюсь развернутой к нему лицом.

Глава 32

Ночь на улице, не помеха

Для настойки и манды.

Лепит Даня лихо тесто,

Снежка чистит мандарин.

Слово за слово, незаметно -

Разговор уже во всю.

Даниил подарок жаждет,

Сча, минуту, привезут.

Ты, Снежана, приготовься,

Ночевать