Дмитрий Алексеевич выругался и отбросил кисть.

Сегодня он никак не мог сосредоточиться на работе.

Кроме душевного смятения из-за гибели Илоны, ему мешало странное чувство. Изображенный на картине германский вождь словно что-то таил от него, не хотел раскрыть какую-то важную тайну, а пока Старыгин не мог проникнуть в суть картины, он не мог вернуть ей первозданный облик. Нет, так работать невозможно!

Дмитрий Алексеевич снял рабочий халат, покинул мастерскую и отправился в отдел рукописей Эрмитажа.

Пройдя по узким служебным коридорам, поднявшись по лестнице и миновав несколько дверей, он остановился перед дверью с медной табличкой «Кабинет рукописей».

Он нажал кнопку звонка. Прошло две или три минуты, наконец дверь открылась, и перед Старыгиным появилась невысокая, немного сутулая женщина с приятным улыбчивым лицом.

– Дима! – Она явно обрадовалась Старыгину, ее лицо озарилось улыбкой и похорошело.

Так хорошеет осенний лес под редкими лучами тусклого северного солнца.

– Дима! – повторила женщина, отступая, чтобы пропустить Старыгина в комнату. – Заходи, всегда рада тебя видеть… чаю хочешь?

Это была старинная знакомая Старыгина Татьяна. Все знали, что она питает к нему большую симпатию, и Дмитрий Алексеевич, чего греха таить, частенько этим пользовался. Татьяна со своей стороны всегда радовалась его приходу и старалась задержать подольше. Раньше она всегда предлагала ему кофе, который, надо сказать, заваривать совершенно не умела, и Старыгин проболтался об этом сослуживцам. Дошло до Татьяны, она обиделась, но нет худа без добра – перешла на чай.

– Чаю? – переспросил Старыгин озабоченно. – Может быть, потом… Вообще-то, Танечка, я по делу. Я хотел бы взглянуть на трактат Григория Мантуанского.

– «О германских правителях»? – уточнила Татьяна. – Взглянуть можешь, только, конечно, здесь. Выносить рукописи из кабинета нельзя, ты ведь знаешь наши порядки.

Улыбка на ее лице выцвела – Татьяна поняла, что Старыгин пришел к ней по служебной необходимости. Впрочем, она никак не показала своего разочарования, развернулась и, немного прихрамывая, пошла по узкому коридору между двумя рядами стеллажей, заставленных коробками и папками со старинными рукописями.

Коридор кончился, и Старыгин оказался в кабинете с двумя огромными окнами. Дмитрий Алексеевич любил здесь бывать – не только потому, что его связывала с Татьяной давняя дружба, но и потому, что он считал вид из этих окон одним из самых красивых видов в городе, а может быть – и во всем мире.

Одно окно выходило на Зимнюю канавку и здание Эрмитажного театра, другое – на Неву, тускло отсвечивающую свинцом и кобальтом под низким осенним небом. На заднем плане, на другом берегу Невы, возвышалась Петропавловская крепость.

Старыгин бывал здесь сотни раз, сотни раз видел эту прекрасную картину в высоких рамах окон – но она ему не надоедала, тем более что каждый раз выглядела совершенно по-другому, меняясь от времени года и освещения.

Татьяна с прежней улыбкой взглянула на Старыгина, села за компьютер, защелкала клавишами.

– Григорий Мантуанский… – проговорила она, внимательно просматривая ряды цифр. – Вот, нашла… Сорок шестой шкаф, четвертая полка…

Старыгин помог ей достать с одной из полок картонную папку.

Татьяна освободила для него место за столом, положила папку и осторожно, бережно извлекла из нее стопку пергаментных листов, аккуратно упакованных в прозрачную пленку.

Документ был написан на латыни выцветшими от времени чернилами. Латынью Старыгин владел достаточно свободно. Перевернув несколько страниц, он нашел интересующий его период, достал из кармана старинную лупу и углубился в чтение.

…в год от сотворения мира четыре тысячи шестьдесят седьмой, от рождества же Господа нашего Иисуса Христа пятьсот восемьдесят четвертый случилась среди того племени лангобардов смута, ибо прежний их вождь умер, не оставив наследника. Четверо вождей лангобардских боролись за власть, но ни один из них не мог победить. И тогда явился вождь по имени Аутарис и потребовал себе корону. Прочие вожди удивились такому требованию, ибо Аутарис не имел ни знатных родичей, ни сильных друзей среди племени. Но Аутарис показал воинам лангобардским унаследованный им кинжал, принадлежавший некогда древним королям-священникам. И лангобарды склонились перед могуществом того кинжала и признали того Аутариса своим законным вождем, ибо помнили, что тот кинжал, особенно вместе со своими ножнами, обладает великой властью и могуществом и владеющий им вождь непобедим. На следующий год Аутарис был коронован как король Лангобардии…

Далее Старыгин пропустил несколько страниц, посвященных правлению Аутариса, и снова углубился в чтение:

…на пятый год правления короля Аутариса случилась среди лангобардов смута. Поднялся против короля один молодой вождь по имени Лаутарис. Лаутарис призвал на помощь короля венгров, но Аутарис разбил войско мятежников, хотя и было оно многочисленно. Тогда Лаутарис подкупил одного из слуг короля, и тот украл у Аутариса священный кинжал. Вместе с тем кинжалом король потерял свое счастье. Мятежник разбил его в бою, отнял его корону. Однако не удалось ему получить кинжал королей-священников, который пропал бесследно во время битвы. Сказывают, что сам кинжал и его ножны похитили два воина из венгерского отряда, и с тех пор о судьбе той святыни ничего не известно. Не имея священного кинжала, Лаутарис не смог удержать власть среди лангобардов и вскоре был убит…

– Спасибо, Танечка! – Старыгин оторвался от манускрипта. – Я нашел именно то, что нужно! Хотя бы частично мне удалось установить историю кинжала, изображенного на картине…

– Что это за кинжал? – заинтересовалась Татьяна.

– Очень необычная вещь, – начал рассказывать Старыгин. – Представляешь, Славе Несвицкому принесли для атрибуции древний кинжал, относящийся к раннему периоду истории индоевропейских народов. На рукояти этого кинжала изображены древние рунические символы и свастика…

– Что-то в таком роде? – Татьяна положила на стол перед Старыгиным фотографию клинка.

– Откуда у тебя это? – воскликнул Дмитрий Алексеевич, изумленно уставившись на фотографию. – Где ты могла видеть кинжал?

– Вряд ли это тот самый кинжал, о котором ты говоришь. Впрочем, можешь сам убедиться. Этот кинжал находится в отделе европейского прикладного искусства двадцатого века, у Сильвии Петровны Храповицкой. Фотографию она дала мне на всякий случай, чтобы поискать исторический прототип клинка…

– Странная история! – Старыгин вскочил из-за стола. – Во всяком случае, ты мне очень помогла…

– Ты уже убегаешь? – Татьяна заметно расстроилась. – Может, все-таки выпьешь чаю? У меня есть очень хороший, китайский… и печенье суворовское…

– Извини, Танечка, в другой раз! Мне нужно срочно увидеться с Сильвией Петровной!