А уже через час в школьный двор ворвался газик зоотехника, и этот здоровущий

краснорожий мужик, со своей дородной, семенящей мелкими шажками половиной, бросились, сбивая всех на своем пути с ног, выяснять отношения с обидчиком. В общем, скандал.

Я был при этом разговоре, не давал зоотехнику распускать руки, советовал, чтобы

они лучше, чем бегать с жалобами, привели по-семейному в чувство своего подонка. Они

с напором, как люди, потребляющие много дармовых мясопродуктов, отгавкивались сразу

на две стороны. На оскорбленного униженного малыша дружным выродкам было

наплевать, зато: «Как вы посмели ударить нашего Федзеньку? Вас всех завтра

повыгоняют — мы немедленно едем в прокуратуру!». После их отъезда у Семена

поднялось давление, и он ушел домой. А я, на всякий случай, снова вернулся в 8-й класс и

провел с детьми некоторую работу на опережение.

На следующий день Семен Климович первым делом попросил меня, чтобы я был

начеку: если приедут из прокуратуры, немедленно, не теряя ни секунды, предупредил его.

Я сказал, что дети не подтвердят избиение Шулики, но он только махнул рукой — да будь

он неладен, этот пащенок!

В тот день у меня не было уроков, и свое рабочее место я соорудил у окна второго

этажа, откуда хорошо просматривалась прилегающая к школьным воротам улица.

Естественно, когда появилась у ворот прокурорская «Волга», я тут же сообщил об этом

Непейпиво. А дальше события стали развиваться непредвиденным для меня образом.

Семен Климович заскочил в 8-й класс, выдернул из-за парты Федьку, выволок его в

коридор и дал ему несколько хлестких пощечин. Тот завыл с перепугу и бросился, держась рукой за щеку, к лестнице на выход. А директор, проворно для своего возраста, юркнул в класс, где проводил урок, и аккуратно притворил за собой дверь.

Уже через минуту на второй этаж поднялись двое мужчин в темно-синих

форменных кителях, один из которых придерживал рукой горько плачущего Федьку.

— Побыв, побыв, ой, як побыв! — верещал он, — дыректор мэнэ знову побыв, хиба вы

не бачите?!

На этот шум открылись двери нескольких классов, и в коридоре появился явно

удивленный такой суетой директор.

— Что здесь происходит? — спросил он.

123

— Це вин мене побыв, вин побыв! — захлебываясь в слезах, орал здоровенный

обормот.

Семен Климович обескуражено глядел вокруг, потом обернулся на работников

прокуратуры, и тут до него, видимо, что-то дошло:

— Ну и пидло́та! — с заметным восхищением воскликнул он. — Это ж надо: увидел с

окна вашу машину и тут же рванул из класса навстречу! Первый раз в жизни встречаюсь с

таким хитрым негодником… Знал же, что вы приедете; родители, наверное, рассказали, и

тут же решил удумать такую штуку… Ну и стервец, однако! Подумайте сами, что я –

совсем из ума выжил: зная, что вы вот-вот появитесь в школе, буду бить эту мерзость?!

Вот же господь послал мне наказание — эту склочную семейку…

Я тоже внес в эту историю свою лепту: предложил гостям пройти в 8-й класс и

переговорить с детьми — пусть сами убедятся в невиновности уважаемого директора…

Так и закончилось это ничем: прокурорские работники, несолоно хлебавши, уехали

в Белозерку, а слухи и рассказы о находчивом директоре в который раз пополнили

районную педагогическую копилку.

***

Никогда не забуду мой «отходняк» из Велетенского. Из благодарности за

дружеское общение с этим человеком и в соответствии с неписаной традицией, я

предложил отметить мой уход небольшим холостяцким бордельеро. Набрал выпивки и

закуски и, опять-таки втроем с неизменным математиком-пианистом, мы отправились на

лодке на тот берег Днепра.

Стояла прекрасная летняя погода. Гармаш лихо управлялся с моторкой, Семен

Климович был в хорошем настроении и оживленно шутил. Я обратил внимание, как

нарядно одет директор: белоснежная сорочка с короткими рукавами, хорошо

отутюженные брюки, удобные импортные мокасины. Помнится, старики слегка

пикировались на счет своих жен. Семен подчеркнуто соболезновал коллеге по поводу его

старушки, советовал побольше помогать ей «наверное, устает бедняжка…». Гармаш, парируя, просил закадычного кореша поделиться бесценным опытом: признаться, как

удается ему на старости лет ублажать молодую пылкую супруженцию? Не болят ли белы

рученьки, не потому ли заметно скрючило указательный палец на правой кисти?

— Чего ты всё болтаешь — «пылкая-страстная», — наигранно возмущался Семен Климович, -

неужто у нее тоже отметился? Смотри, погоню в три шеи обоих: тебя — из школы, ее — из

дому!

— Сэмэнэ, Сэмэнэ, — удрученно отвечал Гармаш, — кому мы с тобой, пердуны

старые, нужны?! «Наша Маня, как орех: так и просится на грех!» — ерничая, пропел он, -

да она, скорее, тебя самого нагонит, хиба не бачишь, как эта молодуха на чужих мужиков

глядит? Готова заглотать их вместе с башмаками!

Мудрый Семен сидел на корме, дышал полной грудью, и с морщинистого лица его

не сходила лукавая усмешка: уж он-то хорошо знал, ни для кого в селе это не было

секретом, как верно и преданно любила своего «Сенечку» пухленькая, невысокого

росточка, его цветущая женушка.

Марья Кирилловна работала медсестрой в совхозном гараже. Водители ее боялись: проводила по утрам тест на алкоголь, была требовательна и неуступчива. Жили они с

Семеном вдвоем, их взрослые дети давно устроились в городе. Ходили слухи, что до

войны у Семена Климовича была другая семья, но молоденькая выпускница медучилища, безоглядно влюбившись в интересного офицера-отставника, нечаянно разбила ее.

Говорят, ни он, ни она об этом никогда не жалели.

Мы высадились на узеньком песчаном бережке, вытащили из воды лодку и после

недолгого купания приступили к поглощению захваченных с собою припасов.

Крепко выпили, весело болтали, затем Семен сагитировал меня немного понырять

на мелкоте: наловить раков для его Мани, большой до них охотницы, чтобы оправдать

свое долгое отсутствие.

124

Я наловил с полсотни раков, довольный Непейпиво уложил их в холщовую сумку, и ближе к вечеру мы стали собираться.

Здесь произошла непредвиденная задержка. Собирая вещи, Семен Климович

обнаружил отсутствие одного туфля. Вначале мы с Гармашом не могли удержаться от

смеха, наблюдая, как наш подвыпивший дружок чуть ли не ползает под лодкой в поисках

злополучного мокасина. Степан Николаевич, падая от хохота, подхватил мою сандалию

46-го размера и стал предлагать ему взамен, «главное, чтоб не была маловата, Сема!».

Видя, что побагровевший Непийпиво на юмор уже не реагирует, к поискам подключились

мы. Для начала, выгрузили все из моторки. Потом подняли ее — напрасно. Буквально, перерыли все кругом — ничего нет. Обыскали приличную часть берега, хотя с песчаного

прибрежного пятачка мы, вроде, не отходили. Безрезультатно.

На Семена Климовича было жалко