Честь встречать царя хлебом-солью выпала не кому иному, как С. Т. Морозову — хозяину Нижегородской ярмарки и заведующему одним из отделов выставки. 28 мая в здании городской думы Савва Тимофеевич вручил царю драгоценное блюдо с угощением и произнес приветственную речь от лица ярмарочного купечества. Императорская чета пробыла на выставке три дня, с 17 по 19 июля. Николай II лично посещал павильоны и, по словам С. Ю. Витте, «несколько раз подробно все осматривал». А. В. Амфитеатров отмечал: «Одним из эффектов выставки было — что в павильонах царю ее показывали и у витрин делали разъяснения не заведующие отделами, но их помощники и сотрудники — студенты разных специальностей. Царю это понравилось. Настолько, что, когда Витте в каком-то отделе вмешался было в объяснения, Николай остановил его:

— Сергей Юльевич, не будем мешать господину студенту».[285]

К приезду царской четы был приготовлен ряд торжественных мероприятий: дневная и вечерняя иллюминация, устройство фейерверка на Волге, парадный спектакль в городском театре, прогулка по Волге на пароходах. Помимо торжеств планировались официальные встречи императора с представителями разных сословий. О том, какое впечатление производили на посетителей «царские дни», можно судить по статьям Максима Горького — он описал пробную иллюминацию Нижегородского кремля: «С Волги — это нечто сказочное. На темной массе гор, поросших пышной зеленью, вдруг вспыхнули тысячи разноцветных огней — точно на город упали звезды с неба… Оригинальна… триумфальная арка при въезде на мост с ярмарки — корабль, оснащенный и как бы летящий в воздухе». В некоторых праздничных мероприятиях царя сопровождал Морозов. Его супруга потом вспоминала: «Когда был государь на выставке, в один день была устроена прогулка на катерах. Савва Тимофеевич] сопровождал [государя], и был Бугров».[286] А. В. Амфитеатров отмечал: «Вообще он [Николай II] был очень весел в это посещение выставки» — даже несмотря на то, что оно, по мнению публициста, было не слишком удачным.

В одном из сообщений о посетителях выставки говорилось: «Кроме царской фамилии, здесь были все министры, послы иностранных держав, вице-король Китая и пропасть всякой знати».[287] Под вице-королем Китая подразумевался канцлер Китайской империи, чрезвычайный посол Ли Хун-Чан (Ли Хунчжан), который «катался на ручной тележке по выставке».[288] Его посещение, приуроченное к коронации Николая II, расценивалось властями как важное явление. Целью визита китайского сановника было подписание союзного оборонительного договора между Китаем и Россией. Кроме того, Витте провел с Ли Хун-Чаном успешные переговоры, добившись согласия Китая на сооружение в Маньчжурии Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), что позволило в сжатые сроки проложить ее до Владивостока.[289]

По свидетельству Витте, Ли Хун-Чан «…пробыл на выставке несколько дней, так сказать, у меня в гостях; я говорю у меня, т. е. в гостях у министра финансов. Ли-Хун-Чан очень всему удивлялся, в особенности он удивлялся всему тому, что касалось отдела машин и техники. Затем он уехал из России в Европу и посетил некоторые европейские страны. Он служил предметом большого удивления иностранцев, которые будучи совсем чужды азиатской, и в особенности китайской культуре, находили Ли-Хун-Чана и его свиту людьми полудикими… В исполнение договора, заключенного с Ли-Хун-Чаном, была составлена конвенция моим товарищем Романовым и китайским послом в Петербурге и Берлине; конвенция эта была затем ратифицирована… В Европе в то время говорили, будто бы Ли-Хун-Чан получил от русского правительства взятку; это неверно».

Иначе говоря, представительскую функцию выставка выполнила в полной мере.

До сих пор говорилось о больших или меньших успехах Морозова как главы ярмарочного купечества. Но тот момент, когда он находился на пике своей славы, июль 1896-го, стал для него предвестником страшного провала. Вызвавшая его причина была, в сущности, пустяковой и могла бы остаться не более чем неприятным инцидентом. Но, будучи преломленной в призме взаимных обид, обернулась для Саввы Тимофеевича нешуточными последствиями. Прежде всего, она привела к его ссоре с могущественным союзником — министром финансов С. Ю. Витте. А. В. Амфитеатров, будучи в эмиграции, вспоминал обстоятельства произошедшего скандала. По его собственному выражению, он разгорелся из-за «бабьих хвостов».

В честь приезда императорской четы в Нижний Новгород российское именитое купечество дало пышный бал. Естественно, что от лица купечества государя встречал Савва Тимофеевич Морозов. Подобные мероприятия давали повод для соперничества среди дам — в изысканности бальных туалетов, в замысловатости причесок и богатстве украшений. Зинаида Григорьевна Морозова хорошо понимала, что на балу она будет играть роль жены «купеческого воеводы» — поэтому сделала всё возможное, чтобы не ударить в грязь лицом. И, благодаря взыгравшему тщеславию, несколько переборщила.

По словам Амфитеатрова, «жена Саввы Морозова, Зинаида Григорьевна… разоделась в какое-то сверхъестественно великолепное платье с трэном (то есть шлейфом. — А. Ф.) на сколько-то вершков длиннейшим, чем у царицы Александры Федоровны, и украсила купеческое чело свое брильянтовою диадемою, весьма похожею на ту, которую носила императрица».[290] Церемониймейстер императорского двора усмотрел в этом явное нарушение этикета: «Трэном и диадемой Зинаиды Морозовой чуть ли не нарушены прерогативы императорской власти и не поколеблены основы государства!» Императрица Александра Федоровна, когда ей объяснили в чем дело, серьезно обиделась…

А сам Савва Тимофеевич умудрился на этом балу задеть самолюбие Витте. Он успел трижды вмешаться в разговор сановника с государем. С одной стороны, это было нарушение этикета. С другой же — «Витте вообще терпеть не мог, чтобы в его присутствии кто-нибудь привлекал к себе особое внимание царя. Обозленный по совокупности, он прочитал Савве резкую нотацию. Савва, гордый и смелый, не из таких людей был, чтобы покорно выслушивать министерские нотации, и отвечал Витте язвительно, с убийственною русскою, якобы простецкою, иронией, которою он владел мастерски, скажу даже, как никто. Витте обозлен был тем больше, что, как умный человек, не мог не понимать невольной глупости своего положения в этом конфликте, возникшем, как там ни верти, а все-таки лишь из-за «бабьих хвостов».