в угол более сильный и большой враг, – заставило Марико сжать руки в кулаки.

«Он мой брат».

Это всегда будет их правдой. Так же как и то, что случится, если прямо сейчас они пересекут непреодолимую черту. Если Кэнсин попытается ударить ее. Если Марико двинется, чтобы напасть на него. Это действие невозможно будет отменить. Даже сейчас у нее были способы разоружить брата. Развеять его страхи неправдой. При одной только мысли об этом на кончике ее языка начала собираться ложь.

Но Марико уже так долго лгала ему. Это тяготило ее – все эти истории, которые она пряла, как пряжу, для всех вокруг. Всего единожды она хотела сказать Кэнсину правду. Положить конец этому танцу ярости и обмана. Это было рискованно, но последние несколько дней ее брат продолжал хранить ее самую драгоценную тайну.

Возможно, пришло время доверить ему чуть больше.

– Хватит, Кэнсин. – Марико решила начать с маленькой правды. – Ты пугаешь меня.

При ее словах он выпрямился, его лицо внезапно застыло. Кэнсин сделал шаг назад, затем замер, его движения стали неловкими. Затем он протянул руку, чтобы помочь Марико подняться на ноги. На секунду она подумала отказаться от нее, но все же сжала его ладонь, вставая перед ним лицом к лицу.

– Больше никакой лжи, – сказал Кэнсин усталым голосом. – Если ты хочешь, чтобы я был с тобой честен, ты должна предложить то же самое в ответ, Марико.

Она кивнула.

– Почему ты отвернулась от своей семьи, чтобы сражаться бок о бок с этими предателями? – спросил Кэнсин.

Марико помедлила с ответом.

– Потому что я верю в их дело.

– Их дело? – фыркнул он.

– Неужели ты не видишь, Кэнсин? Мы похожи на разодетых пиявок со всеми нашими роскошными шелками и элегантными веерами. Мы ничего не делаем для людей, которые работают на наших землях.

– Как ты можешь так говорить? – возмутился Кэнсин. – Отец кормит, одевает и…

– Наш отец – один из худших обидчиков. Ты когда-нибудь бывал на наших рисовых полях и смотрел в глаза тем, кто работает на земле день за днем, получая за это лишь жалкие гроши?

– Конечно, бывал. Мы играли на этих полях в детстве.

– Нет, Кэнсин. – Марико покачала головой. – Смотрел ли ты на них не глазами ребенка? И не просто мимолетным взглядом. Видел ли ты когда-нибудь в них кого-то равного тебе? Видел ли ты в них кого-нибудь, кто борется с трудностями, дышит и любит так же, как ты? – Она потянулась к его руке, ее голос был еле слышен. – Можешь ты ли назвать мне хотя бы одно из их имен?

Он не взял протянутую руку. Вместо этого Кэнсин молчал, его глаза бегали.

– Не можешь, – продолжила Марико, отступая назад. Давая своему брату пространство для размышлений. – Я до сих пор не знаю ни одного из них по имени. Недостаточно притвориться, что мы лучше, чем они. Потому что это не так. Мы обманываем и убиваем, лжем и воруем, чтобы получить то, что хотим. И нам все равно, кому мы причиним боль ради того, что нам нужно.

– В этом мы согласны, – мягко сказал Кэнсин, – потому что ты все еще лжешь мне, сестричка. Все еще причиняешь мне боль. Ты сражаешься вместе с Черным кланом, потому что любишь сына Такэды Сингэна.

Марико моргнула. Кэнсин не ошибался. Но все было не так просто. Это никогда не было чем-то простым. На мгновение Марико подумала о том, чтобы соврать еще раз, чтобы избавить себя от осуждения Кэнсина. Но какая разница?

Марико была замужем за другим. И она больше не хотела отрицать правду в своем сердце. С ясными глазами и открытым сердцем она посмотрела на своего брата.

– Его зовут Оками.

– Нет, – ответил Кэнсин. – Его зовут Такэда Ранмару, и он сын изменника.

Марико кивнула.

– Значит, я люблю сына изменника. – Она сделала шаг ближе, давая шанс брату бросить ей вызов. – Скажи мне, Хаттори Кэнсин. А что ты любишь? Во имя чего ты сражаешься? – Еще один шаг. – Ты сражаешься за Амаю? – Она остановилась прямо перед ним. – Надеюсь, это так. Особенно учитывая то, что ты потерпел поражение тогда, когда сражаться за нее было важнее всего.

Рука Кэнсина метнулась к Марико прежде, чем она успела отодвинуться. Он ударил ее по щеке со звонким хлопком, который эхом разлетелся по комнате. Ослепленная ударом брата, – бесповоротным выбором, который он сделал за них обоих, – Марико рухнула на пол, прижимая пальцы к щеке. От шока по ее лицу потекли слезы.

Кэнсин широко распахнул глаза, а его кожа стала бледнее свежевыпавшего снега.

– Марико…

– Не извиняйся. – Она с трудом уселась прямее.

Он преклонил колени перед ней, склонив голову и отводя взгляд, как если бы она была его госпожой. Брат потянулся к ее руке.

– Прошу, прости…

Марико выдернула пальцы. Сделала успокаивающий вдох.

– Посмотри на меня.

Кэнсин выждал мгновение, изо всех сил пытаясь взять себя под контроль. Потом встретился с ней взглядом.

– Когда я раньше спрашивала о ней, ты набрасывался на меня словами. Сегодня дело дошло до пощечин. Что случилось с Амаей?

– Она, – до того как он заговорил, дрожь пробежала по телу Кэнсина, а глаза метались, будто он искал опору в скале, – пропала. В огне. А мы с отцом наблюдали, как она пыталась вытащить наших людей. В нашем амбаре произошел взрыв, и… он рухнул прежде, чем я успел ее спасти.

Марико взяла обе его руки в свои. Крепко их сжала.

– Мне жаль, Кэнсин. Намного больше, чем ты можешь себе представить, – сказала она, на ее лице было горе. – Возвращайся домой. Хорошего пути. Не пиши мне. Не спрашивай обо мне. Я больше никогда не желаю тебя видеть.

* * *

Кэнсин перевернул низкий столик в центре своей комнаты, стоило ему остановить на нем взгляд. Вся красивая еда – морской огурец с тертым ямсом, клецки с репой и ярко-розовый редис, целый медный котелок хрустящего риса с зеленым луком и иглобрюхом – оказалась на полу, окрашивая татами в яркие цвета.

Он увидел, как слуги ворвались в полутемную комнату: глаза вниз, шепот извинений сорвался с их губ. Они спешили убрать его бардак. Скрыть доказательства его отвратительного характера.

И они извинялись перед ним, делая это.

Отвращение схватило Кэнсина за горло. Он присел, чтобы помочь служанке собрать осколки фарфоровой миски. Вздрогнув от его неожиданного участия, девушка чуть не упала.

– Пожалуйста, простите меня, мой господин, – пробормотала она дрожащим