Она окунула кусок ткани в таз с чистой водой и протянула ему. Не важно, насколько большое облегчение она почувствовала, узнав, что Оками в безопасности, она не верила, что ее лицо сможет остаться бесстрастным, если она коснется лица Райдэна.

Он принял ткань и обтер лоб. Затем он повернулся спиной, чтобы вымыть руки. Не говоря ни слова, Райдэн снял остальную часть своей брони. Он на миг застыл, увидев лежащий на полу матрас. Для их брачной ночи. После неловкой паузы он взглянул на нее, черты его лица вытянулись, как будто он знал, что находится на пороге ошибки.

– Я устал, – просто сказал он.

– Да. – Марико кивнула, облегчение охватило ее тело. – Как и я.

Осторожно положив свой танто рядом с собой, Райдэн улегся на матрас, не удосужившись использовать предоставленное им шелковое одеяло. Марико некоторое время ждала, а затем подошла и опустилась на колени у края матраса, все еще одетая в наряд для брачной ночи.

Она смотрела, как Райдэн смотрит в потолок над ними. На его замысловатые ниши и расписные шелковые экраны. На каждом темном карнизе была изображена история, большинство из них повествовали о завоеваниях его семьи.

Ее семьи с этого дня. Хотя вполне вероятно, что кто-то из нее пытался убить ее, как она и подозревала с самого начала. Странно, что теперь это, казалось, стало наименьшей из ее забот. Тот самый вопрос, который заставил ее ослушаться свою семью и скрыть свою личность. Только чтобы найти скрытую истину.

Марико ждала, пока глаза Райдэна не закрылись. Даже когда он спал, она заметила, как подергивается мускул под его челюстью. Как только он заснул, она вытащила украшенные драгоценностями шпильки, которые слуги вставили в ее волосы, и позволила локонам свободно рассыпаться по плечам. Она легла рядом с ним, стараясь держаться настолько далеко, насколько позволял матрас.

Марико прикусила внутреннюю сторону щеки, прокручивая в голове события сегодняшнего дня. Затем Райдэн перевернулся. Он обвил рукой ее талию, кончиками пальцев коснувшись тонкого шелка на ее бедре. Марико замерла, ее сердцебиение удвоилось. Его вдохи были долгими и прерывистыми, как будто он находился в агонии самого глубокого сна. Но его тело дернулось, как будто было готово в любой момент вскочить с постели с мечом в руке.

Марико высвободилась из-под его руки, чувствуя себя неуютно от этого неожиданного проявления близости. Она свернулась калачиком ближе к изножью матраса, ее сны были наполнены мрачными образами темного сада с крошечными зеркалами.

Ни для кого не герой

Дым от погребального костра вился в сумеречное небо.

Оками смотрел на пламя, пляшущее над телом Рэна, – все, что осталось от его друга. Огонь потрескивал и шипел, наполняя воздух ароматом горящей плоти.

Оками прислонился к березе на опушке, отвергая любое предложение помощи. Не то чтобы он был слишком горд. Более всего прочего несчастья его жизни доказали ему, насколько бессмысленно позволять гордыне диктовать свои действия. Нет. Он не был горд.

Он просто хотел побыть один.

Для него это было странное чувство.

После того как он потерял свою мать в детстве, а всего несколько лет спустя стал свидетелем смерти своего отца, одним из самых больших страхов Оками было остаться в одиночестве. В кошмарах, которые разрывали его сон, от которых у него сжимались зубы, он обычно оставался один на произвол судьбы в холодной тьме или на палящем солнечном свете, прося у пустоты чашу воды или миску риса.

Оками опирался на дерево, и по его телу катились волны боли. Хотя его демон и пытался исправить повреждения под лунным светом, он все еще был лишь тенью самого себя. И он оставил виновных в этом невредимыми.

Хуже того, он бросил Марико. Одну.

Поморщившись, он перевел взгляд на погребальный костер Рэна.

Под покровом ночи люди Черного клана принесли их с поляны в бамбуковый лес, известный как Призрачный гамбит. Оками не помнил, как он попал сюда. Помнил лишь то, что не расслабил свою хватку на Рэне. Он не собирался оставлять своего друга в одиночестве. Нигде. Даже в смерти. У него все еще перехватывало дыхание от мысли, что Рэн погиб, защищая его. Так же как и Ёрисигэ, тот мальчик, который так сильно напоминал ему Ёси.

Тот ребенок, которого Оками оставил.

«Уэсама». Это было последнее слово, которое Рэн произнес в этой жизни.

Дым от костра поднимался в сторону Оками. От него его глаза горели, а в горле запершило. Он закашлялся, и на его ресницах собралась влага. Сначала он хотел бороться с ней. Оками не плакал, даже когда был уверен, что рядом нет свидетелей. Он никогда не позволял этой слабости одолеть его.

Рэн не заслуживал умереть в столь юном возрасте. Так бесполезно. Возможно, это что-то означало, что он погиб в бою.

Погиб с честью, защищая друга.

Честь.

Оками смотрел на огонь, пока его глаза снова не загорелись. Честь была достойна ненависти. Она заставляла людей поступать глупо, словно они были героями. Словно они были непобедимыми. Оками ненавидел героев больше всего на свете. Еще ребенком он пришел к выводу, что героев больше заботит то, как мир воспринимает их, чем те, кого они оставили позади.

Цунэоки встал с другой стороны березы. Он подарил своему другу немного пространства, хотя Оками знал, как это было непохоже на него. За исключением того времени, когда он принимал форму ночного зверя, Цунэоки не был известен тем, что тихо выжидал в тени. Доказательством этого было то, что ему удалось сделать всего за десять дней: ряды Черного клана увеличились в девять раз по сравнению с тем, что было раньше.

– Хочешь, чтобы я послал за целительницей, чтобы осмотреть твои раны? – мягко спросил Цунэоки.

– Не сейчас.

Цунэоки подождал еще немного.

– Потерю Рэна – друга и брата – нелегко забыть. – Его голос стал хриплым. – Не уверен, что когда-нибудь захочу ее забыть.

Гнев вызвал еще один спазм боли, пронзивший грудь Оками.

– Тебе следовало оставить меня там.

Угрюмый смех Цунэоки наполнил воздух.

– Тебе бы это понравилось. Тогда ты мог бы умереть трагической смертью, на которую всегда надеялся. Как герой.

– Ни для кого я не герой. – Его кулаки сжались по бокам, но Оками боролся с желанием наброситься на своего друга. – Ты пытаешься меня разозлить.

– Работает?

– Нет, – чуть ли не прорычал он в ответ.

– Лжец.

Морщась от дыма, Оками отвел взгляд.

– Зачем ты это делаешь?

– Ты