Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2 февраля [1917] моя двухлетняя работа увенчалась успехом; США разрывают отношения с Германией[257].
На следующий день США объявили о разрыве дипломатических отношений с Германией; война была объявлена 6 апреля. Когда Кроули поздравил себя с исполонением своего долга, в лондонском офисе OTO на Риджент-стрит, 93 был совершен обыск; пожилую женщину-спиритуалистку увезли и предъявили обвинение[258]. «Все имущество было конфисковано. К несчастью, казначей Британского Ордена Джордж Макни Коуи пришел к выводу, что Кроули был добровольно обманут Германией. Кроули написал в своем дневнике 29 марта:
Вчера вечером пришел новый и мощный импульс — письмо от Fiat Pax [Коуи]. Глупцы неправильно поняли всю мою [политическую] позицию и подняли шум. Теперь… я направляюсь в Вашингтон, чтобы это исправить; если на этот раз мне не удастся заставить их прислушаться к своим чувствам, по крайней мере я смогу поехать в Канаду и заставить их арестовать меня. Итак, моя рука наконец-то на рычаге[259].
Больше света на это дело проливается в неопубликованном «Меморандуме», написанном для американских и, возможно, канадских властей. Кроули ясно дает понять, что «очевидно, что у правительства дома нет всей этой информации [о его отношениях с Виреком и Гонтом]».
В начале этого года власти обратились к моим представителям в Лондоне и Эдинбурге [карандашом «Коуи»]. Подробностей у меня нет, но в письме от 8 марта сказано:
«Только в прошлую субботу я [Коуи] узнал причину недавних действий властей, о которых я совершенно не знал. Это было для меня сильным шоком. Я предполагаю, что вы знаете, что ваши вещи будут использоваться. (я не знаю, о чем идет речь. А.К.) Я узнаю, что только моя известная честность характера и т. д. и т. д. удовлетворила власти и т. д. В противном случае я не сомневаюсь, что нас должны были закрыть».
Мой представитель продолжает:
«…до тех пор, пока вы не оправдаете себя, как я обещал, и не вернетесь в Англию и т.
д.»
Я отказываюсь изображаться беглецом без какой-либо веской причины.
Поэтому я обращаюсь к вам.
Моя позиция сейчас особенно хороша; я могу изображать из себя мученика истины лучше, чем когда-либо прежде.
Следовательно, если британское правительство может использовать меня, пусть оно это сделает. Если нет, то я могу хотя бы исправить нанесенный вред, каким бы он ни был; по крайней мере, я так полагаю. Как бы то ни было, это может быть только то, что основывается на моем предполагаемом отношении, и раскрытие информации, вероятно, разрушит его.
В крайнем случае, я поеду в Канаду и заявлю, что, безусловно, первое право каждого подданного, быть судимым за измену. Я не могу допустить, чтобы на меня возложили обвинение в том, что я предатель, трус или и то, и другое, если только я не подчиняюсь прямым приказам правительства, и поэтому я уверен, что когда-нибудь буду освобожден от ответственности. Я никогда не забываю, что я единственный ныне живущий английский поэт; вывод очевиден.
Стреляйте[260].
Кроули не мог сказать Коуи или другим членам ОТО, что он задумал, из-за опасений, что это достигнет Ройсса, что даст подсказку немцам. Угрозы безопасности, если его прикрытие в США будет подорвано, дали ему рычаги воздействия. Он отчаянно нуждался в деньгах, и, возможно, это был шанс их получить. Его комментарии о полезности того, чтобы его считали «мучеником за истину», оправдались. В своей «Исповеди» Кроули отметил, что огласка положения Лондона способствовала его закреплению в офисах «The Fatherland». Однако теперь, когда Америка воюет с Германией, это была очень рискованная позиция.
Облавы сильно повлияли на Кроули. Коуи по праву отказался от денег, таких как арендная плата за Болескин, принадлежащих Кроули. Убежденный в «измене» Кроули в Америке и требуя судебных издержек, связанных с обысками, Коуи продал за бесценок все имущество ОТО, а также все, что находилось в доверительном управлении Кроули: его дом, библиотеку, всю его одежду, мебель, спортивное снаряжение. Кроули обвинил Коуи в растрате средств ордена, но ничего не смог сделать. Горький опыт оставил Кроули паранойю по поводу его собственности на всю оставшуюся жизнь.
* * *
После периода нищеты в Новом Орлеане 9 февраля 1917 года Кроули прибыл в дом сына сводного брата своей матери Уильяма, Лоуренса Бишопа. Лоуренс и Берди Бишоп управляли цитрусовой фермой в Титусвилле, недалеко от нынешнего мыса Кеннеди, Флорида. Это было мучительно; Кроули ненавидел сочетание капитализма, материализма и религиозной строгости в семье. Это была эпоха линчевателей и Ку-клукс-клана, а также требований сухого закона и голливудской цензуры. Когда Кроули услышал часто повторяемые слова «Мы верим в Бога», они казались пустыми; эту веру купили за доллар, и Бог пришел с яблочным пирогом. Тем не менее, Кроули нашел в своем сердце ресурсы сделать одолжение своему кузену и заработать себе на пропитание. 6 марта Маг утверждал, что он сдержал сильный мороз, который разрушил бы цитрусовые плантации Лоуренса Бишопа. Маг вернулся в Нью-Йорк в промерзшую комнату на Нижней 5-й авеню вместе с бельгийским художником и членом ОТО Леоном Энгерсом.
6 мая еще один удар:
Получил известие о смерти моей матери. За две ночи до этой новости приснился сон, что она умерла в чувстве крайней нужды. То же самое произошло за две ночи до того, как я узнал о смерти отца. Мне часто снилось, что моя мать умерла, но никогда с этим беспомощным чувством одиночества.
Эмили умерла от сердечного приступа 14 апреля. Слышала ли она о предполагаемой «измене» своего сына из сплетен, исходящих от Коуи?[261] В июне он почувствовал, что его жизнь постигла «полный крах» в тот момент, когда она должна была расцвести. Он был сбит с толку, подвергая все сомнению: «Иллюзия всегда атакует сознательного Кроули любопытными подсознательными способами», — писал он себе.
Недавно я увидел опасность наличия ментальной машины, которая функционирует независимо от самости и даже от человеческой воли. Например, я глубоко сочувствую союзникам; но мой мозг отказывается думать так, как, кажется, думают они; поэтому в споре