***

Торг из-за добычи между английскими и гасконскими сеньорами продолжался всю зиму и часть весны. В Англию Франсуа и Туссен отплыли 11 апреля в качестве пленников графа Солсбери. Король Иоанн Добрый находился на борту «Святой Марии», огромного английского корабля, битком набитого воинством на случай возможного нападения: сто моряков, пять сотен рыцарей и многочисленные лучники. Черный Принц поместился на борту «Святого Духа», адмиральского корабля. Что касается судна, на котором плыл Франсуа, то оно было самых скромных размеров и снялось с якоря утром, в окружении целой флотилии себе подобных.

Франсуа долго смотрел, как удаляются порт Бордо и берег Франции. Когда они скрылись из виду, он повернулся к Туссену. Более чем когда-либо, он чувствовал себя потерянным. Молодой рыцарь вздохнул.

— Как знать, что мы там повстречаем…

— Я знаю, господин мой!

— Завидую твоему знанию. Кого же мы увидим?

— Англичан. А если немного повезет, то и англичанок!

Флот, доставлявший французских пленников в Англию, тащился еле-еле. Опасаясь бури, которая могла бы уничтожить этот баснословный человеческий груз, Черный Принц решил избегать открытого моря. Поэтому они двигались вдоль берегов, и дни тянулись за днями в тоскливом каботажном плавании. После отплытия из Бордо прошла уже целая неделя, а перед глазами все еще маячил континент.

Франсуа был мрачен. Устроившись в одном из уголков корабля, он избегал всех прочих французов. Он не мог простить им ни трусости, ни эгоизма, которые стали причиной поражения его страны и смерти его дяди. Он не хотел иметь ничего общего с этими людьми. Ему случалось наблюдать за ними. Они всячески подчеркивали свое глубокое презрение к постигшей их судьбе. Плевать им, что они разбиты! Съездить в Англию — подумаешь, новое приключение, повод сменить обстановку. Зато он, Франсуа де Вивре, клокотал и впадал в бешенство при мысли о невозможности драться. Что ему там делать? Нечего! В первый раз с тех пор, как он появился на свет, у Франсуа возникло ощущение, что он попусту теряет свое время.

Франсуа разговаривал только с Туссеном, но почти не слышал слов своего собеседника. Туссен, однако, склонял его к благоразумию:

— Всему свое время, господин мой: и для трудов, и для отдыха, и для страдания, и для удовольствия. Кто вам сказал, что вы теряете время? Откуда вы знаете, что вам уготовил Бог?

Корабельная пища была омерзительна, что сыграло не последнюю роль в раздражительности Франсуа; было даже невозможно определить, из чего состоит эта бурда — из мяса, овощей или рыбы. Быть может, именно кормежка источала в воздух некий болезнетворный миазм; как бы там ни было, но спустя десять дней после отплытия Франсуа внезапно свалился больным.

Ему не помогали заботы Туссена, который, впрочем, мало что мог предложить, кроме слов ободрения. Франсуа сделался добычей сильнейшей горячки. В какой-то миг все уже подумали было, что это чума, и среди команды даже поговаривали о том, чтобы выбросить больного за борт, но, поскольку бубоны не появились, его оставили в покое.

Есть Франсуа не мог, пить — и подавно, он бредил и дрожал, стуча зубами вопреки апрельской жаре и одеялам, в которые его укутывал оруженосец. Туссен уже решил, что настал последний час его господина, и священник, оказавшийся на борту, причастил его и дал отпущение грехов. Но Франсуа не умер. Его горячка внезапно спала ровно через неделю, утром 25 апреля, в день святого Марка.

Проснувшись, он сразу же оценил свое самочувствие и ухватился за руку Туссена, который сидел рядом.

— Туссен, я выздоровел!

— Это великий день, господин мой!

Франсуа внезапно умолк и, казалось, насторожился.

— Скажи уж лучше — великая ночь! Никогда еще она не была так черна!

Между ними воцарилось долгое молчание. Бело-розовый свет зари был великолепен. День обещал стать таким же погожим, как и предыдущие. Склонившись над своим господином, Туссен пристально вгляделся в него. Франсуа лежал, повернувшись к нему лицом и устремив вперед свои голубые глаза. Но эти глаза ни на что не глядели — ни вблизи, ни вдали; они были мертвыми и пустыми. Веки окаймляли розоватые струпья.

— Туссен, сейчас ведь ночь, правда? Туссен, только не говори мне…

Туссен ничего и не говорил, но именно от этого его ответ казался еще ужаснее: у него вырвалось рыдание. Франсуа горестно закричал:

— Я ослеп!

Туссен тотчас же опомнился:

— Это ненадолго! Я знавал многих, кто потерял зрение после лихорадки, а потом снова прозрел.

И Туссен продолжал говорить, лишь бы отвлечь своего господина, лишь бы оглушить самого себя.

Солнце вскоре поднялось довольно высоко, и Франсуа ощутил его тепло на своем лице — тепло без света, неопровержимое доказательство случившегося с ним несчастья.

— На что годен слепой рыцарь, рыцарь без глаз?

— Иоанн Слепой был самым прекрасным героем при Креси…

— Куда подевалось солнце? Цветы? Женщины? Куда подевалась жизнь?

— Вы опять все это увидите, клянусь вам!

Они были у самого борта. Туссен не успел уследить за своим господином. Стремительным движением Франсуа сорвал с пальца перстень со львом и швырнул его в море… Слепец услышал плеск упавшего в воду тела, потом шум беготни, удивленные восклицания, ругательства. Он пощупал свой непривычно голый палец и опять лег. Все кончено. Он умрет, как и его дядя, тихо скользнув по склону, неизбежно ведущему к смерти. Ангерран… Скоро он отыщет его и узрит свет — другой, неземной свет, который виден даже слепым…

Франсуа вздрогнул: чья-то мокрая рука коснулась его и надела ему на палец перстень со львом.

— Вода что-то холодновата для этого времени года, господин мой.

Франсуа хотел опять сорвать кольцо, но Туссен держал его крепко.

— Нашел-то я его без особого труда, только вот лучники решили, что это побег, и преподнесли мне в подарок букетик своих стрел. К счастью, на море они стреляют похуже, чем на земле. Я крикнул, что свалился нечаянно, и какая-то добрая душа бросила веревку.

Туссен сжимал ладонь Франсуа. Он склонился над своим господином, и морская вода дождем лилась с его волос и одежды. Франсуа не уклонялся от этого ливня. Великолепный, восхитительный Туссен, которому все нипочем! Бескорыстная преданность спутника оставалась единственной ниточкой, еще привязывавшей его к жизни.

— А теперь, господин мой, послушайте меня. Вы победите ваше несчастье. Вы победите его так, как умеете. Словно идет война, и это — вражеский рыцарь!

Речь оруженосца внезапно пробудила интерес Франсуа. Туссен сразу же заметил это и ослабил хватку, стискивающую руку хозяина. Франсуа сел.

— Объяснись.

— Ваша слепота — это черный рыцарь. Еще чернее, чем Черный Принц. Конь у него черный и доспехи — черные; он налетел на вас внезапно и закрыл свет своим плащом.