class="p1">Предложенное Фишманом описание языковых проблем развивающихся стран позволяет сделать определенные выводы: во-первых, оно отражает безусловную их сложность, во-вторых, указывает на очевидный факт необходимости учета развивающимися странами достижений современной науки, техники и культуры. Однако с рядом его положений согласиться нельзя. Говоря о сложности социолингвистических ситуаций в развивающихся странах, Фишман ни словом не упоминает о причинах, которые породили эти сложности, и, таким образом, вслед за Спенсером пытается отмежеваться от колониального прошлого стран Азии и Африки. Но замолчать тот факт, что колониализм отбросил молодые развивающиеся государства в их социальном и культурном развитии на 100 – 150 лет назад, нельзя. Можно со всей очевидностью утверждать, что если бы колониализм не вмешался в жизнь народов Азии и Африки, то и многие проблемы, с которыми они сталкиваются сейчас, не возникли бы. Трудно поверить, что, например, на территории Западной Африки не сложились бы за это время национальные государства, объединенные языками хауса или акан. Как известно, в Африке имеются достаточно древние традиции национальной государственности. Так, еще в XIII веке в Западной Африке существовали государства хауса – Гобар, Даура, Кано и др. А Фишман пишет об отсутствии в развивающихся странах традиций независимости, самоуправления, священных границ. Все проявления независимости и самоуправления у порабощенных народов подавлялись именно колонизаторами. Что же касается границ, то завоеватели заботились в первую очередь о том, как бы захватить более обширные территории. Их не интересовало, что окажутся разделенными, разбросанными родственные племена и народности. Если сравнить лингвистическую карту Африки с политической картой колониальных времен, то можно легко установить, что границы колоний далеко не всегда совпадали с этническими и лингвистическими границами. Такое положение в силу ряда политических причин сохраняется и до сих пор. В 1964 году на первой сессии ОАЕ государства-члены обязались уважать границы, существовавшие в момент достижения ими национальной независимости. Аналогичная декларация была принята через несколько месяцев на второй конференции глав государств неприсоединившихся стран. И теперь, например, двухмиллионный народ эве разделен границами между Ганой, Того и Дагомеей, а народ баконго, насчитывающий вместе с родственными этническими группами около трех миллионов человек, проживает на территории Заира, Народной Республики Конго, Габона и Анголы (Африка, 1976, 347). Это следует рассматривать как прямое следствие колониализма, а утверждение Фишмана об отсутствии священных границ оказывается, таким образом, несостоятельным. Приведенные аргументы убедительно опровергают заявления Фишмана об отсутствии в ряде развивающихся стран социокультурного и политического прошлого. Все факты, об отсутствии которых говорил Фишман, существовали и существуют и поныне, но при колониализме они всячески подавлялись.

В ряде других стран, – типа B по классификации Фишмана, – например в Бирме, Танзании, колонизаторы столкнулись со сложившейся еще в доколониальное время языковой и культурной традицией: язык суахили с давних времен был торговым языком – «лингва франка» – восточноафриканского побережья, а в Бирме бирманскими и родственными ему языками владело около 84% населения. В таких условиях местным языкам было легче противостоять языку метрополии. Эта ситуация, видимо, не вполне устраивает неоколонизаторов, но она существует, и от этого факта Фишман отмахнуться не может.

Чрезвычайно сложна ситуация в странах типа C, примером которой может служить Индия. В условиях существования нескольких крупных народов с развитой культурой и языками решение языкового вопроса представляется не менее трудным, чем в первом случае, во многом благодаря тому, что и здесь колонизаторы предпринимали попытки разделить местное сообщество, обостряя межнациональные противоречия.

От описания типов языковых ситуаций Фишман переходит к рекомендациям относительно выбора языка в развивающихся странах. Особый интерес представляют его рекомендации относительно стран типа A. Здесь Фишман настоятельно подчеркивает необходимость принятия языка бывшей метрополии в качестве постоянного национального символа и отказа от местных языков. В поддержку этой идеи Фишмана, но уже во всеафриканском масштабе, выступает и африканский ученый Мазруи, который, судя по его воззрениям, является типичным представителем воспитанной на западных образцах «элиты». По его мнению, до конца XX столетия бывшие колонии Англии в Африке будут полностью англизированы, а сами африканцы превратятся в «настоящих афросаксов» (Mazrui, 1975, 10).

В этой связи также возникает ряд возражений. В первую очередь, рассматривая вопрос о выборе общего языка, следует иметь в виду, что в большинстве развивающихся стран происходит процесс социальной интеграции, т.е. укрепление государственно-политического единства в границах бывших колониальных владений (см.: Биргауз, 1974, 147), формирование национальных общностей. В зависимости от характера социально-политических условий в некоторых развивающихся странах может сложиться одна нация, а в других – несколько. В ряде развивающихся стран нет местного языка, который мог бы быть в данный момент беспрепятственно признан в качестве официального из-за относительной незначительности количества его носителей и трайбалистских тенденций. Поэтому использование этнически нейтрального языка метрополии в той или иной развивающейся стране является паллиативной мерой.

Возникает вопрос: может ли сформироваться социально-политическая общность в развивающихся странах на основе импортированного языка? (Исключим из обсуждения страны Латинской Америки с их своеобразными условиями.) В ответ Фишману и Мазруи приведем мнение уже упоминавшегося Спенсера:

«Импортированный язык, который будет необходим (развивающимся странам. – О.С.) на протяжении жизни по крайней мере одного поколения для ускорения развития… не является местным, родным языком и поэтому не может вызвать глубокого чувства языковой лояльности среди народа, которое является одним из важных факторов формирования нации»

(Spencer, 1963, 34).

Именно это чувство языковой лояльности и сводит на нет обрисованную Фишманом и Мазруи перспективу отказа от родных языков. С другой стороны, как пишет американский ученый У. Коппелмэн,

«чернокожий человек вступает в современный мир со своей специфической историей, на которой лежит отпечаток колониализма и порабощения… Создав класс рабов, белый склонен забывать, что он этим актом создал также совершенно новый язык. Когда черный человек говорит на своем языке, общается с людьми своего народа, то белый человек (читай – поработитель) не может его понять»

(Коппелмэн, 1977, 369 – 370).

Автор подчеркивает отрицательное отношение порабощенного к языку поработителя, обусловленное социально-историческими условиями. Здесь же следует упомянуть и о позитивной роли национализма в развивающихся странах, вернее, того его прогрессивного аспекта, который В.И. Ленин признавал и поддерживал. Важной стороной прогрессивного африканского национализма, который играет далеко не последнюю роль в выборе языка-посредника в развивающихся странах, является патриотизм. Один из читателей журнала «Уэст Эфрика» из Нигерии писал:

«После долгих размышлений я пришел к выводу, что ключом к решению наших проблем может стать патриотизм. Наш народ должен обрести повод гордиться своей страной»

(West Africa, 1979, 1744).

Как видим, рядовой гражданин развивающейся страны пишет именно о народе,