У дома Митси был припаркован маленький полицейский фургон. Стоило Поппи, Эразмусу и Митси ступить на подъездную дорогу, как из дома послышалось тявканье и лай. В окне появилась морда Марли-пса, и он начал возбуждённо царапать стекло. Похоже, ему не составило труда найти дорогу домой из пещеры Кларии.

Митси направилась к входной двери, но Эразмус схватил её за запястье и дернул, разворачивая лицом к себе. Её большие фиалковые глаза посмотрели в его яркие зелёные.

– Ты не дура, – сказал ей Эразмус. – И твоя книга не дурацкая.

Маленькая девочка просияла и, страшно довольная, качнулась с носка на пятку. Затем она повернулась к Поппи, словно ожидала ещё похвалы.

Шторы на окне внезапно раздвинулись, за ними показалось бледное встревоженное лицо миссис Фелт. Входная дверь распахнулась с такой силой, что вспугнула синицу из птичьей купальни рядом с домом. Руки миссис Фелт обвили шею Митси, будто шарф. Констебль Банти вышел из дома и с улыбкой надел на голову фуражку. Увидев на тротуаре Поппи, Черчилля и считающегося пропавшим Эразмуса, он нахмурился, но спросить ничего не успел: подхватив мини-пига, Эразмус и Поппи помчались со всех ног прочь.

– Она наверняка ещё в пабе, – сказал Эразмус, имея в виду свою маму. – Она всегда остаётся там в ночь с понедельника на вторник и занимается уборкой до самого утра.

– Я тебя провожу, – прохрипела Поппи. – Это по пути к автобусной остановке до больницы.

Они молча подошли к гостинице «Ушко нитковдевателя». Её окна были холодными и пустыми. Поппи уловила запахи отбеливателя и горячей воды, из открытой двери доносилось шлёпанье мокрой тряпки по половым доскам.

Поппи остановилась под деревьями, а Эразмус пошёл дальше.

– Мы ещё поговорим, – сказала Поппи, и Эразмус развернулся.

– Но мы уже говорим, – нахмурился он.

Шлёпанье прекратилось, и в проёме показалась мисс Толл. Она прислонила швабру к стене и помассировала ладонями ноющую поясницу. Сунув руку в карман фартука, она вытащила пачку сигарет, выудила сигарету и прикурила. Её взгляд скользнул по скрытому в тумане палисаднику.

Сигарета упала на ступеньки.

Послышался громкий судорожный вздох. Затем шлёпанье ног по вымытым деревянным ступенькам.

Она остановилась в паре футов от Эразмуса.

Поппи попятилась и спряталась за стволами деревьев.

Мисс Толл провела пальцами по волосам мальчика.

Первыми дернулись её плечи. Затем задрожал подбородок, и она упала на колени. Притянув к себе сына, она зарыдала, как ребёнок.

Поппи впервые видела мисс Толл без солнцезащитных очков.

Её глаза были зелёными. Зелёными, как у сына.

Поппи и Черчилль выбрались из первого утреннего автобуса и пересекли почти пустую парковку рядом с больницей. Поппи узнала стоящую рядом со входом золотистую легковушку Далии.

Пока Поппи шла через небольшой сад около отделения «Скорой помощи», её сердце ускорило бег. Краем глаза она заметила знакомую фигуру на скамейке: одна рука держит пластиковый стаканчик с кофе, другая подпирает голову.

Поппи медленно подошла и села рядом. Папа поднял на неё воспалённые глаза. Его тонкие волосы топорщились в разные стороны.

– Твоего друга Марли выпустили из тюрьмы, – хриплым голосом сообщил он.

Поппи открыла рот, но ничего не сказала.

– У них оказалось недостаточно улик против него. И они что-то потеряли, по крайней мере, по словам Далии. Я рад, что ты вернулась. – Он кивнул и сглотнул. – Врачи сказали, осталось недолго.

В горле Поппи встал ком. Черчилль улёгся рядом с папиной ногой.

– Перед тем как мы туда пойдём… – начал папа, ставя стаканчик с кофе на землю. – Боже, Поппи, я столько раз хотел тебе об этом рассказать, но…

Поппи смотрела на него.

– Твоя мама была не одна, когда она умерла, Поппи.

Поппи почувствовала, как её губы дрогнули.

– Она даже не была за рулем во время аварии, – продолжил папа. – Это я вёл машину. И я… я сделал всё возможное, чтобы ты никогда об этом не узнала.

Глаза Поппи заволокло слезами, и по её онемевшим щекам покатились горячие капли.

– И я понимаю, что ты никогда не сможешь меня простить, – дрогнувшим голосом добавил папа. – И что мне никогда её не заменить. Но я хочу, чтобы ты знала, я бы всё отдал, чтобы всё стало… как раньше…

Его глаза заблестели. Уронив голову на руки, он тихо заплакал.

– Ты не виноват. – Поппи дрожала. – Я клянусь тебе, ты не виноват.

Он схватил её за руку и притянул к себе.

– Прости меня, Поппи, – попросил он сквозь слёзы. – Прости за всё. Я так скучаю по твоей маме.

Поппи шмыгнула носом.

– Я тоже.

– Я помню, когда она была беременна тобой, – сказал папа, вытирая краешек глаза, – мы пошли с ней на УЗИ. Тогда мы впервые услышали биение твоего сердца, такое тихое, но такое неистовое. И она сказала: «Отныне моё сердце будет биться ради этой малышки».

– Она всё ещё здесь, – прошептала Далия, когда Поппи с папой зашли в тихое больничное крыло.

В этот раз в бабушкиной палате, кроме неё, больше никого не было. Поппи опустила Черчилля ей в ноги, и он инстинктивно свернулся в клубок.

Поппи наклонилась и достала из кармана пальто банку.

– Я принесла тебе паука, бабушка. – Шмыгнув носом, она открутила крышку и осторожно вытряхнула паука на каркас койки. – Чтобы он обжил здешний подоконник и тебе было немного уютнее, пока ты не вернёшься домой.

Бабушка сглотнула.

– Браво, кнопка.

Бабушка указала на пластиковый стаканчик на тумбочке.

Это был её шанс. Поппи быстро вынула из кармана контейнер и отскребла пару крупиц с блестящего сахарного кубика.

Убрав контейнер назад в карман, она поднесла к бабушкиному рту соломинку. Но вода, похоже, просто стекла по её потрескавшимся губам.

– Сахар спрятан? – спросила она, закрыв глаза.

– Угу, – кивнула Поппи.

– Умничка, – сказала бабушка. Её дыхание ускорилось и отяжелело. – Мне нужно ещё кое-что тебе сказать, Попс.

Поппи прижала запястье старушки к своей щеке и приготовилась слушать.

– После того, как твоя мама переехала к твоему папе, я много лет грустила. Наверное, поэтому я с самого начала его недолюбливала, – начала бабушка, и папа неловко поёжился. – Но я помню день, когда счастье ко мне вернулось. В тот день твоя мама сказала мне, что ждёт ребёнка. И спустя пару месяцев на свет появилась ты: розовый комочек, сделавший всех нас невообразимо счастливыми.