– Пойдем, – сказал Наткет, который тоже почувствовал напряжение в природе.

– Ты собираешься его забрать? – Николь кивнула на игрушку. – Я не для того хотела тебе его показать.

– Это же мой енот! – Наткет держал игрушку в вытянутой руке, не рискуя поднести ближе.

– Упрямый, как отец, – покачала головой Николь. – Только Честеру хватило ума его оставить.

– Знаешь, сколько лет я мучался из-за этого енота?

– А сейчас-то он тебе зачем? Дело принципа – мое не отдам?

– Нет. Просто история, рассказанная до конца: подарок обретает истинного хозяина. Как с похищенным наследством – торжество справедливости.

– Мне кажется, это совсем другая история, – вздохнула Николь.

Она шагнула в сторону тропинки, и в этот момент из кустов донесся громкий треск. Николь остановилась и взволнованно посмотрела на Наткета.

– Зверь, – успокоил он ее. – Не далее как вчера я точно так же столкнулся с енотом. Он мне еще кивнул.

– ЕНОТ?!

За спиной раздалось громкое тявканье. Наткет обернулся.

Задрав хвост, на него бежал толстый енот. Глаза зверя сверкали. Спина выгнулась дугой, шерсть на загривке стояла дыбом. В воздухе отчетливо пахнуло статическим электричеством.

– Эй! – только и успел воскликнуть Наткет.

Вскочив на телевизор, енот в невероятном прыжке дотянулся до Наткета и вцепился в руку. Дикий вопль эхом заметался по поляне.

Еще никогда и никто его не кусал. Даже с собаками отношения складывались удачно, и Наткет наивно предполагал, что так пойдет и дальше. Не сложилось. Проклятый енот все разрушил. Оказалось больно, чертовски больно.

Наткет взмахнул рукой, пытаясь сбросить подлую тварь. Игрушка упала на траву, и енот тут же отпустил его. Шмякнулся брюхом на своего плюшевого короля и так и остался лежать.

– Он укусил меня! Черт! А если у него бешенство? – Наткет зажал рану зубами.

Енот громко зашипел, скаля желтые клыки. Николь во все глаза смотрела на эту сцену. Слов у нее не нашлось. Уголки губ дергались, хотя она всеми силами старалась не рассмеяться.

– А я предупреждала, – в конце концов сказала она. – Оставил бы игрушку в покое.

Покопавшись в кармане, Николь достала носовой платок.

– Покажи. – Она взяла его за руку. По запястью извивались струйки крови. Николь сложила платок пополам и прижала к укусу.

– Держи крепко, – сказала она. – И поехали домой. Там обработаем и перевяжем.

– Ну что за день-то такой! – воскликнул Наткет.

Он злобно посмотрел на енота. Чуть не пнул, но вовремя сдержался – не хватало еще прокушенной ноги. Зверь кашлянул, и Наткет был готов поклясться, что тот смеется над ним. Наткет вспыхнул от возмущения.

– Пойдем. – Николь взяла его под локоть и потянула в сторону тропинки. – Я была права – это совсем другая история.

Наткет не стал спорить, хотя и оборачивался через шаг. Енот, ершась, смотрел им вслед.

Феликса Сикаракис покрутила на пальце ножницы, думая с какой стороны подступиться к фотографии. Снимок был неудачным: Краузе стоял боком, рука на треть скрыта, а лицо смазалось от внезапного движения. Проклятый аптекарь. Неужели так сложно сделать приличные фотографии? Как теперь работать?

Она надрезала снимок, но тут же отложила в сторону. Так дело не пойдет – с этой фотографией ничего не выйдет. Слишком размазанная. Взяв пачку оставшихся снимков, она со всей старательностью просмотрела ее от начала до конца. Беда в том, что все хорошие фотографии она уже израсходовала. Остался лишь Краузе со спины, Краузе по пояс, два Краузе из-за наложившихся кадров… Брак.

Норсмор сам виноват. Она предупреждала. Вздохнув, Феликса вернулась к отложенному снимку. Придется работать с тем, что есть. Она старательно вырезала фигурку механика с фотографии.

В фарфоровой миске перед Феликсой плескалось две рюмки «Драконьей Крови». Чистое зелье, а не та разведенная дешевым спиртом дрянь, которую Норсмор продает под видом лечебного бальзама. Лечебного… Как же! Единственное, на что он мог сгодиться, так это для особо вычурной эвтаназии. Впрочем, Феликса знала более подходящие применения «Драконьей Крови».

В соседней комнате на полную громкость работал телевизор. Сын смотрел идиотское ток-шоу: истеричная ругань сливалась в невнятное бормотание. Феликса умела отсекать лишние звуки, но сейчас едва сдерживала раздражение.

Калеб вернулся домой пьяным вдрызг. И это несмотря на наказание: с утра Феликса устроила ему сильнейшее похмелье. И все же опять… Опять! Словно он делал это намеренно, чтобы лишний раз позлить мать. Знает же, что наказание неизбежно, но ходит по кругу, как заводной болванчик. Даже мышей можно научить жить без ошибок – достаточно пары ударов током. Калеб же делал все, чтобы доказать, что он выше условных рефлексов. Должен бы помнить, чем закончилось для его отца пренебрежение советами Феликсы.

Она взяла вырезанную из фотографии фигурку Краузе и обвела пальцем по краю, отрывая заусеницы. Кролик глухо заворчал.

– Спокойно, мой маленький, – утешила его Феликса. – Все в порядке.

Бультерьер не поверил. С усилием он поднялся на лапы и подошел к хозяйке, уткнувшись влажным носом в ногу. Феликса поднесла фигурку к крошечным красным глазкам. Бультерьер долго щурился, прежде чем вынес вердикт:

– П'хо…

– Без тебя знаю, – ответила Феликса. – Но вокруг одни идиоты, неспособные выполнить простейших указаний.

– П'хо… Не пол'тса…

– А это мы посмотрим, – зло усмехнулась Феликса.

Проклятая собака! Опять сомневается в ее способностях? Давно в зеркало не смотрелась?!

Феликса задержала дыхание, мысленно отсчитывая секунды. Нервничать не время, надо успокоиться. Когда в глазах стало темнеть, она позволила себе выдох. Мелкая дрожь, не успев начаться, отпустила. Так лучше… Работа требовала максимальной сосредоточенности, излишние волнения ни к чему.

Кролик не стал спорить. Он плюхнулся у ног хозяйки, красные глазки закрылись, но Феликса знала, что бультерьер не спит. Ему же интересно.

Она опустила фигурку Краузе в миску; затем вилкой, чтобы не обжечь пальцы, затолкала ее поглубже, так, чтобы кровь покрывала изображение. Струйки драконьей крови заскользили по блестящему глянцу, стирая лицо Краузе. Взяв миску левой рукой, Феликса ее встряхнула; красная жидкость закружилась по стенкам. Против часовой стрелки.

Сорвавшаяся капелька попала на кожу запястья и противно запузырилась. Феликса вздрогнула, но, стиснув зубы, продолжила вращать миску. Мысленно она отругала себя за то, что забыла надеть перчатки.

Кровь вскипела черной пеной. Сквозь толстый фарфор Феликса почувствовала, как нагрелась жидкость. Она поставила миску на стол.