Руки ювелира задрожали, в уголках глаз от напряжения скопились слезы. Он сто раз видел восстановленное по эскизам изображение «Шаммурамата» в специальных иллюстрированных журналах. Неизвестная фирма, специализирующаяся на трехмерной графике, разместила в Интернете объемное изображение камня. Даже на экране монитора он завораживал, притягивал к себе; если и был инструмент для гипноза, то в первую очередь он, до сей поры прославляющий воинственную царицу Ассирии. Ювелиру показалось, что он первый за много десятилетий смотрит на камень, что ему принадлежит слава возрождения «Шаммурамата». На языке вертелось слово «публичный». Он походил на адвоката при именитом и богатом человеке. При дворе Юлия Хинштейна, коллекционера, ценителя и знатока ювелирного дела, он находился на положении личного ювелира и эксперта, и работы у него было не отнять. И все же он противился тому, что бесценное сокровище в очередной раз скроется в частной коллекции и никто, кроме его владельца, его не увидит. Раб камня. Ах, как было бы здорово выставить его в музее, напечатать десятки тысяч буклетов и распространить их по всему миру! Ценители и простые люди единой рекой потекут в ту страну, где будет выставлен на обозрение «Шаммурамат». Этот шедевр обязан стать народным достоянием. Он никогда не открывал книг таких авторов, как Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Ульянов-Ленин, тем не менее почувствовал в себе коммунистическое начало: отнять и разделить. Пусть даже каждому достанутся горькие слезы. Из нервных раздумий его вывел голос Хинштейна:

– Что скажешь?

– У меня нет слов. Ты только представь, что неподалеку отсюда, в королевском дворце, меркнет былая слава «Большой звезды Африки», вправленная в скипетр. И мне, ей-богу, кажется, что, представь мы камень публично, падет британская монархия. И это не громкие слова. Не знаю, почему я чувствую себя вором, укравшим этот камень.

– То есть ты счастлив? – рассмеялся Хинштейн, одетый в рубашку и брюки от костюма.

– Если бы так, если бы так, – дважды повторил ювелир. – Но ты прав – я счастлив, что не только увидел его, но и прикасался к нему.

Хинштейн буквально оттер ювелира от станка – так он называл настольную лупу с подсветкой. «Это он». Уже во второй раз Хинштейн повторился. Он мог поклясться, что почувствовал его подлинность, не видя его, но обшаривая глазами одежду Сергея Красина и мысленно залезая ему в карман. Большая игра, подумалось ему тогда.

Цвет, прозрачность, огранка, количество ступенчатых граней – это слова… записанные на бумаге. Они режут слух. Камень был живой. Только живая материя могла играть цветами, недоступными радуге.

Наконец Хинштейн оторвался от камня и повернулся к Сергею Красину.

– Я не буду спрашивать, сколько ты хочешь за камень. Я бы сам затруднился назвать цену.

– Для меня все имеет цену – время, обещание, дружба, любовь, ненависть. Я не стану утверждать, что камень стоит столько, во сколько я его оценил, но я знаю цену себе, работе, которую я проделал. Я дисконты не принимаю.

– Пятьдесят миллионов, – прозвучал ровный голос Хинштейна.

«Ему легко произносить такие цифры», – подумал Красин. Его пока не ошеломила огромная сумма, может быть, потому, что ему было с чем сравнивать. Хинштейн был обладателем яхты, цена которой приближалась к названной им сумме. Скорее всего, вдали от него, от этих мест полста миллионов приведут Красина в чувство, опьянят и только тогда ошарашат.

– Пятьдесят миллионов?

– Да, – подтвердил Хинштейн.

– Сколько стоит эта картина? – Красин указал за спину Хинштейна, где висела на стене картина: здоровенная синяя клякса в середине неровного красного треугольника. Тот, не поворачивая головы, ответил:

– Это работа нонконформиста Эдуарда Мунка. С каждым годом нонконформисты дорожают.

– Мне наплевать на автора, я хочу узнать цену.

– Я купил ее на аукционе за одиннадцать миллионов.

– Дай-ка я угадаю название. – Сергей дурашливо наморщил лоб. – «Страшный сон Никиты Хрущева»? Я угадал?

Хинштейн промолчал.

– Теперь сравни эту мазню с «Шаммураматом». Дай мне кисти, краски и холст, и я за сутки намалюю два десятка таких картин. И ты можешь назвать меня нонконформистом.

– Все?

– Не все. В лотерею выигрывают по полста миллионов. В лотерею. Я не гадал, пальцем в небо не тыкал. Я не дельце провернул, как ты, наверное, думаешь. Я провел сложную силовую операцию, родину предал.

– Ты это серьезно?

– Ты удивишься, если я скажу «нет». Для меня может 37-й год вернуться. Меня или здесь хлопнут, или выкрадут и переправят в Москву.

– Но не сегодня.

– Не сегодня. Я планировал нагрянуть к тебе с командой, но в силу обстоятельств пришел один. И скоро я узнаю, не напрасно ли.

– Ладно. Мы деловые люди. Привыкай разговаривать цифрами. Это треп. Но я понял тебя. Ты привык все познавать в сравнении. Ты себя успокаиваешь, но считаешь, что грузишь меня. Мы сошлись в цене? Да или нет?

– Сто миллионов фунтов стерлингов. Мы в Англии. И мне жаль, что ты не назначил встречу в России. До того, как ты переведешь деньги на мой банковский счет, камень останется у меня.

Красин встал и, подойдя к столу, забрал бриллиант. Демонстративно медленно вынул замшевый мешочек, положил в него камень и завязал шелковые тесемки.

Хинштейн остался безучастным. Но ювелира чуть удар не хватил. Так грубо обращаться с камнем, лапать его, небрежно совать, как монету в щель, в мешок.

– Не торопись, – остановил Красина хозяин дома. – Останься моим гостем до завтра. А когда ты убедишься, что твой счет с десяти центов прибавил в весе на пятьдесят миллионов долларов – да, ты не ослышался: долларов, – вот тогда ты сможешь валить на все четыре стороны.

– Где состоится сделка? – сдался Сергей.

– На Каймановых островах. Здесь при переводе больше десяти тысяч информация уйдет в Минфин. В рамках борьбы с терроризмом. Подробности узнаешь завтра. А сейчас отдыхай. Мой человек проводит тебя в гостевую комнату.

Человек оказался похожим на человекообразную обезьяну, одетую в деловой костюм. Самец весом под сто двадцать килограммов вытянул руку в сторону двери. Дальше скомандовал по-русски:

– Поднимайся наверх по лестнице.

– На «вы». – Красин одарил его усмешкой. – Будь со мной на «вы», обезьяна. Я из принципа могу подпортить тебе жизнь. Однажды ты уснешь в Эдинбурге, а проснешься в Екатеринбурге.

– Поднимайтесь наверх. – Телохранителя не задели оскорбления, он избегал даже маленького конфликта с боссом.

Хинштейн тем временем перечитывал свежую прессу. Даже английские газеты отдали первые страницы теме убийства Анвара Эбеля и назвали это покушение террористическим актом. Количество жертв впечатляло: двадцать человек. Другой термин – осквернение – газеты применили к взлому компьютеров и сейфа, откуда, скорее всего, были похищены деньги и ценности египетского миллионера.