Когда, наконец, под оживлённые одобрительные возгласы слуги внесли огромные блюда с дымящимися жареными лебедями, что обычно служили знаком провожать молодых в клеть, Мстислава почувствовала, как вспотели ладони, как дикой перепуганной птахой забилось в груди сердце. Не смея дышать, княжна не сводила глаз с Хорта, который, соблюдая чины, делил и раздавал жаркое. В любой миг он мог объявить, что пришло время, и Мстиша ненавидела воеводу за власть, что он снова нечаянно получил над ней.

Но вот в чертог вошли женщины с горшками горячей каши, и, точно она только того и дожидалась, сваха завела смело и задиристо:

Стряпуха кашу варила, варила,

Да мутовкою шевелила, шевелила,

Да мутовку изломала, изломала.

Да она кашу на стол выносила, выносила.

Каша пошла в колупанье, в колупанье,

А Мстиша пошла в целованье, в целованье.

Да Ратмир Мстишу целует, целует,

Да Любомирович Всеславну милует, милует

Да через пуговки золотые, золотые,

Да через петельки шелковые, шелковые.

Да уж ты Мстишенька не стыдися, не стыдися.

Да ещё мы молоды бывали, бывали,

Да и нас молодых целовали, миловали,

Да и у нас подол загибали, загибали,

Да и у нас коробью отмыкали, отмыкали.

Едва горшки были водружены на стол, а песня оборвалась, Хорт поклонился князю и княгине и в наступившей тишине молвил:

— Благословите молодого княжича княжну на покой вести!

Любомир и Радонега поднялись и дружно ответили:

— В час добрый! На долгие веки, на кудрявые дети!

Краем глаза Мстиша заметила, что Ратмир начал вставать, и только теперь поняла, что нужно подняться, но ноги, сделавшиеся слабыми и мягкими, точно блинная опара, едва не подвели, и если бы не удержавшая её рука жениха, княжна бы упала.

Хорт взял со стола блюдо с курицей, а сваха — хлеб, и вместе они двинулись вперёд, прокладывая путь молодым. По бокам шагали мальчики-прислужники, нёсшие горящие жировики. Гости провожали жениха и невесту песней про катавшуюся по полу килу, но Мстиша не разбирала слов, оглушённая шумом, стыдом и страхом.

Дорога до клети показалась слишком короткой, и когда дверь отворилась, пахнув прохладой и житом, Мстиша была готова бросить всё и бежать без оглядки. Она, не боявшаяся ничего, ждавшая этого мига больше всего на свете, затравленно озиралась вокруг и надеялась, что Ратмир не чувствует, как сильно дрожит её рука на его предплечье. Мстислава успела лишь горько усмехнуться, вспомнив про себя Стоянин совет, данный накануне отъезда — прижать жениха в дверях, чтобы верховодить в семье. Прижать! Да у неё едва хватало сил держаться на ногах.

Клеть была небольшая и совсем простая, ничуть не краше той, что Мстиша видела в деревенском доме Томилы. Бо́льшую её часть занимала высокая постель, устланная соболями, возведённая на трижды по девяти ржаных снопах. В каждом углу были воткнуты стрелы, на которых висели калачи. Тут же стояли кадки, доверху наполненные пшеницей, рядом — оловянники с мёдом.

Воевода и боярыня водрузили свои ноши на стол, мальчики поставили жировики в бочки. Мстислава боялась, что раздастся очередная срамная песня или опять придётся исполнить какой-нибудь нелепый обряд, но сваха лишь обошла кровать с веткой рябины, а затем они с Хортом поклонились и, пожелав «опочивать в добром здоровии», удалились.

Ратмир облегчённо выдохнул и затворил засов.

18. Муж и жена.

Мстислава, ни жива, ни мертва, неподвижно стояла там, где её оставила боярыня, исподлобья глядя на жениха. Или мужа?

— Мстиша, — нежно и удивлённо прошептал княжич, делая шаг к ней. Против воли девушка вздрогнула, и Ратмир замер на полпути, недоверчиво нахмурившись. — Да ты меня боишься? — расстроенно спросил он, испытующе глядя в лицо невесты.

Где-то совсем рядом раздалось ржание коня, и Мстислава испуганно дёрнула головой.

— Не страшись, родная моя, это всего лишь Хорт, — улыбнулся Ратмир. — Бедняге нынче всю ночь нас сторожить.

От его голоса, в котором сквозила снисходительная усмешка к свадебным порядкам, сразу стало чуточку спокойней, и Мстислава выдохнула, опуская напряжённые дотоле плечи.

— Садись. Небось, от голода голова кругом? Смотри, тут курица есть, хлеб, пряники. Чего поднести тебе?

Мстиша послушно опустилась на постель, погружая пальцы в мех. Он был тёплым — должно быть, заранее нагрели на печи.

— Пряник, — попросила Мстислава.

Ратмир улыбнулся, точно ничего иного услышать не ожидал, и, положив на блюдо горсть печева, поставил перед ней и подал в руки кубок. Княжна благодарно сделала несколько глотков — она до этого и не замечала, какой сильной была жажда.

В чаше плескался мёд, пахучий и едва хмельной, но даже этой малости хватило, чтобы голова блаженно побежала. Мстиша откусила от пряника и перевела взор на Ратмира. Он сидел рядом, и на его устах блуждала полуулыбка. Мстислава отложила еду и вернула княжичу кубок. Не отрывая взгляда от очей невесты, Ратмир пригубил его совсем как тогда, в роще.

Каким-то образом Мстиша чувствовала одновременно и нетерпение Ратмира, и уверенность в том, что он не станет её торопить. В глазах княжича было ожидание, но он сдерживал себя, чтобы не выдать его, чтобы не испугать Мстиславу, и от этого понимания сразу стало легко. Точно читая её мысли, Ратмир осторожно протянул руку к Мстишиному лицу и невесомо провёл по щеке.

— Нам не обязательно спешить, — прошептал он, и прорезавшая его голос хрипота противоречила бесстрастности слов. — У нас впереди тысячи ночей. Если ты не…

Мстиша улыбнулась и накрыла ладонью его рот, обрывая на полуслове.

— А как поднимать придут? — спросила она лукаво. Теперь, когда страх отступал, Мстислава снова почувствовала зарождавшееся в груди и животе тепло и осмелела.

Ратмир улыбнулся.

— Мы соврём, — пробормотал он, перехватывая её пальцы и, едва касаясь, поцеловал каждый.

— Я хочу стать твоей. До конца, — выдохнула Мстислава, чувствуя, как голос дрожит вместе со всем её телом, но теперь вовсе не из-за испуга.

Поцеловав Мстишину ладонь, Ратмир опустился на одно колено и осторожно провёл рукой по ноге девушки, спрятанной под шёлковыми складками. Он поднял взгляд, встречаясь с очами княжны, безмолвно испрашивая разрешения. Мстиша сглотнула и слабо улыбнулась. Голова кружилась то ли от мёда, то ли от тепла и запаха Ратмира.

Княжич приподнял подолы рубашек, высвобождая Мстишину лодыжку. Медленно огладив её, он легко поддел и снял расшитый золотом черевик, а затем разул вторую ногу. Мстислава поджала пальцы