— Да, княжна, — подобострастно принялась исполнять приказание только того и ждавшая служанка.

Отшаркавшись, она затворила дверь, но Мстишино блаженное расположение духа уже улетучилось. Княжна была недовольна и девчонкой, и собой. Попалась же, дурная, под руку, и как невовремя!

Мстиша попыталась вернуться к безмятежному созерцанию огня, но настроение уже было испорчено. Она неприязненно передёрнула плечами и встала.

Бережно сложенная рубашка лежала на меховом одеяле, и некоторое время Мстислава молча изучала её. Когда-то княжна даже стирала её собственными руками, но тогда она и не догадывалась, что та собой представляла.

Княжна холодно прищурилась и, поколебавшись мгновение, развернула рубашку. Приглядевшись, она рассмотрела различавшиеся по цвету куски сукна. Должно быть, княгиня надставляла рубашку с ростом Ратмира.

Мстислава вздохнула. Княжескому сыну не подобало носить это серое затёртое полотно. Было неприятно и неловко смотреть на него, но не только потому, что её мужу пристало бы вместо застиранной шерсти рядиться в шёлк и тонкий лён. Нет. Мстиша могла сколько угодно гнать от себя назойливые думы, но от правды не скрыться. Это была волчья рубашка, и Мстислава с ужасом думала о том, сколько дней оставалось до полной луны.

Именно эта мысль была первой, что пришла ей в голову утром, едва Мстислава осталась одна. Именно она мучала и отравляла душу с самого первого дня после свадьбы. Мстиша любила Ратмира, но была ли она по-настоящему готова принятьтуего сторону? Ещё недавно у неё не было ни малейших сомнений, но нынче, когда страшная ночь становилась всё ближе, княжну охватывал трепет. И страх.

Не поторопилась ли она?

Нынче каждый вечер Мстиша глядела на небо, с беспокойством выискивая глазами наливающееся зловещим белым блеском яблоко луны. Каждый вечер заламывала руки в тревожном ожидании.

А что, если это случится внезапно? Во сне? Что, если…

Мстислава отчаянно тряхнула заплетёнными в две косы, но ещё не убранными под кичку волосами, гоня предательский голос прочь из головы. И вдруг её озарила мысль, шальная и внезапная. От возбуждения задрожали пальцы. Всё ведь было так просто? Или нет… Будет ли у неё другая возможность? И нынче, будто нарочно, Ратмир надел ту сорочку, что Мстислава подарила ему на свадьбу.

Не позволяя себе раздумывать, Мстиша быстро схватила рубашку и, скомкав, кинула в огонь. Если её не станет, Ратмир не сможет оборачиваться. Ему не придётся превращаться в зверя и покидать её. Мстиша спасёт его от проклятого волка, и Ратмир будет ей благодарен.

Мстислава уговаривала себя, хотя сердце тотчас сжалось в дурном предчувствии. Но сделанного не воротишь, и княжне оставалось лишь в испуганном оцепенении смотреть, как пламя жадно пожирало сухую, ярко вспыхнувшую ткань. Повалил белый дым, распространяя по горнице удушливый запах палёной шерсти. Мстиша настолько опешила, что не услышала звука открывшейся двери и шагов позади себя, поэтому, когда за её спиной раздался голос Ратмира, она подпрыгнула от неожиданности.

— Что ты наделала.

Он не смотрел на неё. Ратмир глядел на очаг, в котором дотлевали остатки рубашки. Слова, вопреки выражению ставшего мертвенно-бледным лица, прозвучали негромко, почти спокойно, и от этого Мстиславе сделалось только страшнее. Она замерла, боясь пошевелиться, не отрывая взора от мужа.

— Что же ты наделала, Мстиша, — ещё тише проговорил он, наконец, отводя глаза от огня и поднимая их на жену.

— Я… — заикаясь, начала Мстислава, — я только хотела…

— Не ты ли говорила, что принимаешь меня таким, какой я есть? — перебил её Ратмир. — Не ты ли уверяла, что любишь, несмотря ни на что? — Слова ложились на Мстишины плечи тяжело и безжалостно. — Как ты могла так поступить со мной после всего, что произошло между нами? После того, как я отпустил тебя! Как поверил. После всех твоих слов…

— Я всего лишь хотела исправить то, что сделала твоя мать! — Вовлекать Радонегу было большой ошибкой, и Мстислава сразу осознала это под вспыхнувшим недобрым огнём взглядом княжича. Но остановиться Мстиша уже не сумела: — Она не должна была заставлять тебя превращаться в… — Княжна прикусила язык. Она не могла произнести слово вслух.

— И чем же твой поступок лучше? — ледяным голосом спросил Ратмир, от которого не укрылась её неспособность назвать вещи своими именами. — Моя мать хотя бы отвечала за неразумное дитя. Ты же распорядилась моей жизнью, не спросясь меня самого.

— Пожалуйста, миленький мой! — взмолилась Мстиша, видя, что речами лишь усугубляет своё и без того безнадёжное положение. Мстислава вскочила и протянула к мужу руки, но Ратмир сделал шаг назад, не позволяя прикоснуться к себе, и это ранило почти так же, как если бы он ударил её.

— Как всегда, ты рассудила, что знаешь лучше. Решила, думая лишь о себе.

Чёрные брови сошлись на переносице, а губы разочарованно искривились.

— Я хотела как лучше! — выкрикнула Мстислава. Ей всё ещё казалось, что беду — теперь она знала сердцем, что стряслась большая беда — можно было исправить словами. — Я люблю тебя!

На губах Ратмира появилась усмешка, которой Мстиша не видела уже очень давно, и от неё по спине пробежал озноб. Зазимец смотрел так, точно ничего не было между ними, ни долгих вёрст, пройденных рядом, ни опасностей, пережитых вместе, ни связанных над караваем рук, ни этих ночей.

— Ты не умеешь любить, — просто ответил Ратмир, и бесстрастная вескость его слов была горше полыни. — И ты ничего не знаешь о…

Вдруг угли в очаге вспыхнули, и Ратмир, не сумев договорить, с беспомощным стоном согнулся пополам. Мстиша перестала дышать. Она понимала, что навлекла на них обоих страшное бездолье, но до конца надеялась, что всё обойдётся Ратмировым гневом.

— Ратмир! — срывающимся голосом позвала она, но когда муж поднял на неё голову, Мстиша отшатнулась. Он весь мелко дрожал, на лбу выступила испарина, зубы стучали, а глаза лихорадочно блестели, и в них плескалось сдерживаемое, но неумолимо нарастающее безумие. — Нет, — прошептала Мстислава, медленно пятясь, — нет, нет, нет!

Ратмир попытался выпрямиться, но его опять скрутила болезненная судорога, и он зашипел, стискивая челюсти. Через силу, держась за стену, он сделал нетвёрдый шаг к Мстиславе, но та отпрянула, задев поставец и опрокинув кувшин, разлетевшийся на мелкие осколки. Оба они замерли, глядя на черепки на полу.

Тяжело дыша, княжич поднял глаза и смерил жену пристальным взором и с мрачным удовлетворением кивнул. Едва держась на ногах и корчась от