— Если вы ударите его еще раз, я хоть и присягал вам на верность, но, клянусь, пущу этот кинжал в ход.

Потрясенный Ланкастер побелел. Он опустил руку и принял высокомерную позу.

— Глупец.

— Да? — Криспин посмотрел на Джека, который кое-как поднялся на ноги, и прижал мальчика к здоровому боку. — Ну, значит, глупец. Но тогда я глупец, имеющий самого преданного во всей Англии слугу. Сказать вам, о чем, храня верность, не сказал Джек? Майлз Алейн был последним участником заговора по свержению Ричарда. Именно он лгал и вовлекал молодых рыцарей Англии в тот смертельный заговор. Уцелели только он и я. Он — благодаря чести тех, кого обманул, а я — благодаря вашей милости.

Криспин и Ланкастер уставились друг на друга. Ни один из них не отводил взгляда, как борцы, не желающие уступить противнику. Так прошло какое-то время. Наконец Криспин опустил глаза и посмотрел на Джека.

— Ну, ты как, Джек?

Мальчик шмыгнул носом, вытер рукавом разбитый в кровь нос.

— Терпимо, хозяин.

— Налей себе вина. — Он подтолкнул Джека к графину. Джек замялся и посмотрел на герцога. — Налей себе вина, я сказал. Милорд Гонт не станет возражать.

Ланкастер презрительно усмехнулся:

— Не стану. Да и с какой стати? Я уже не хозяин в собственном доме. Так что уж говорить о толике вина для мальчишки-слуги?

Они смотрели, как Джек наливает себе вина, берет дрожащими руками бокал, подносит к разбитым губам и делает глоток. Вино потекло по подбородку.

Криспин пошатнулся и судорожно вздохнул. Сказались бросок в окно и стычка с Ланкастером. Он поддержал больную руку.

— Что теперь с тобой случилось? — спросил Гонт, указывая на перевязь.

— В меня выстрелили из лука.

— О, хозяин!

— Все обошлось, Джек. Пока. Мне просто хотелось бы знать, почему кто-то пытается меня убить. Мне бы хотелось знать, почему они используют ваши стрелы.

Ланкастер долго смотрел на руку Криспина. На повязке начало проступать красное пятно. Ланкастер стиснул рукоять меча, так что побелели пальцы.

— Семь лет назад Майлз Алейн украл мои стрелы, перед тем как отправиться в изгнание во Францию.

Криспин никак не ожидал, что Ланкастер заговорит, особенно таким усталым, покорным тоном.

— Я не знал, что он был в изгнании, — сказал Криспин. — При дворе об этом не говорили, и по городу слухи не ходили.

— Очень немногие об этом знали. Не знал даже король. Поэтому-то он и назначил Майлза капитаном лучников. — Герцог презрительно фыркнул. — Если бы со мной посоветовались по этому поводу, я бы, разумеется, нашел что сказать. Увы, было слишком поздно, когда я услышал эту новость. — Он посмотрел на Джека, который все еще пил вино. — Думаю, всем интересующимся Майлз говорил, что едет во Францию служить в армии короля, и отчасти это было правдой.

— Почему Майлза отправили во Францию и почему он украл ваши стрелы?

— Его отъезд устраивал всех. Но конечно, в первую очередь нужно было убрать его с дороги.

— Почему?

Ланкастер подошел к небольшому столику, посмотрел искоса на Джека, налил себе вина и осушил бокал большими глотками, которые зримо прокатывались по горлу. Закончив, герцог вытер темные усы.

— Потому что семь лет назад я нанял Майлза, чтобы составить заговор против короля.

Криспин пошатнулся. Словно железная рука сжала его сердце. Он не мог ни дышать, ни думать.

Майлза нанял Ланкастер? Но тогда это означает, что вся его, Криспина, жизнь была ложью. Все, что он знал и во что верил, — все ложь.

— У меня и в мыслях не было вовлекать тебя в это, — поспешил вставить Ланкастер.

Джек оказался рядом с Криспином.

— Вы побледнели, хозяин. Сядьте. Позвольте, я вам помогу.

Он подвел Криспина к креслу. Криспин сел, тогда как его господин стоял, — нарушение этикета, на которое он никогда не пошел бы, находясь в здравом уме. Но он понимал, что никогда уже не будет снова в здравом уме.

Ланкастер заложил руки за спину и выпрямился. Он был высокого роста, выше Криспина, и выглядел по-королевски величественно; Ричард никогда так не выглядел.

— Мне нужно было искоренить своих врагов, — продолжал Ланкастер. — В те дни их было чересчур много. Заговоры цвели пышным цветом. Целью многих из них была моя смерть, с помощью других меня стремились опорочить в глазах Ричарда. Уж этого я никак не мог допустить. И тогда я составил свой собственный заговор. Он призван был выявить негодяев, которые могли причинить неприятности в последующие годы. Однако… я и не представлял, сколько молодых людей захотят отказаться от своего принца в мою пользу. — Он сделал глоток и опустил бокал. Посмотрел на Криспина, и взгляд его смягчился. — И я никогда не предполагал, что у тебя хватит безрассудства к ним присоединиться.

У Криспина защипало в глазах. Он часто заморгал.

— Как я мог остаться в стороне? Да я бы в ад за вами пошел, если бы вы попросили.

— Знаю.

Криспину было тяжело дышать, мысли разбегались. У него кружилась голова, и он молился, чтобы потеря сознания избавила его от необходимости продолжать этот разговор. Он слышал, как шипели и щелкали дрова в очаге, чувствовал уютный запах горящих дубовых поленьев. Но тепло комнаты ощущалось им как нечто отстраненное, недосягаемое. Он томился в прозрачной холодной камере, пока остальной мир нежился в золотистом свете. Он спал? Если так, то жил он в ночном кошмаре.

Прошло несколько мгновений, прежде чем ощущения рассеялись и разум прояснился настолько, чтобы воспринимать все факты. Ланкастер сказал, что заговор выявил как его врагов, так и друзей.

— Ваш заговор удался на славу, — хрипло заметил Криспин. — Вы почти решили идти до конца.

— Его поддержало недостаточно нужных людей, и пришлось от него отказаться.

— И вместе с ним от меня.

— Когда я узнал, что ты к нему примкнул, было уже слишком поздно.

Криспин глубоко вздохнул.

— Почему вы не дали мне умереть?

Суровый взгляд Ланкастера смягчился, и в конце концов герцог отвел глаза.

— Я… не мог. Не мог.

Собравшись с силами, Криспин поднялся. Покачиваясь, он расправил плечи. Все тело болело: рана в плече, ушибленные ребра, — но больше всего сердце, в котором зияла черная рваная рана.

— Какой же вы мерзавец, — прошептал он, чувствуя, что этим словом наносит герцогу немыслимое оскорбление, но не смог сдержать справедливого негодования. — А я-то грешил на Майлза. Все эти годы я его ненавидел. Все эти годы, когда думал, что это он… а это были вы.

— И теперь ты ненавидишь меня.