Произнесите вслух это слово – Алтагир...

Произнесите его еще раз, еще раз, еще...

Почувствовали?

Нет, не название поселка вы произносили, нет... Это было мистическое заклинание.

– Надеюсь, здесь-то он не появится, – сказал Епихин, с грохотом захлопывая железную дверь купе.

– Кто? – невинно спросила Жанна.

– Да ладно, – протянул Епихин. – Сама знаешь.

– Значит, ты его тоже видишь?

– Случается.

– Что-нибудь говорит?

– Молчит.

– Пока, – сказала Жанна.

– Не понял?

– Пока молчит.

– Думаешь, заговорит?

– А иначе зачем ему возле нас ошиваться.

– Как-то ты непочтительно о нем...

– У него почтительности не больше.

– Откуда тебе это известно? – насторожился Епихин.

– Понятия не имею... Откуда-то известно. Одним воздухом с ним надышалась. Ты в самом деле ждешь от него чего-то хорошего, доброго, щедрого?

– А почему бы и нет?

– Ты уверен, что заслужил от него такое к себе отношение? – Жанна посмотрела на Епихина уже с откровенной насмешкой.

– Ладно, остановимся... А то нас заносит в какую-то непонятную сторону. Во всем надо уметь вовремя остановиться.

– Как ты сказал? Повтори, пожалуйста! – рассмеялась Жанна.

– Ладно, Жанна, ладно... Наливай.

– Наконец-то я услышала от тебя что-то внятное, мужское, проникнутое силой и уверенностью в своей правоте... Красиво выразилась? Возвышенно, да?

– Ох, Жанна, – и Епихин, не удержавшись, запустил пятерню в ее волосы. – Когда дело имеешь с тобой, трудно остановиться на чем-то здравом.

– Вот и нашли виноватую, – и Жанна одним движением сковырнула пластмассовую крышку с трехлитрового бутылька, наполовину опорожненного.

За окном вагона уже мелькали пригороды Запорожья, потянуло воздухом, настоянным на химических, металлургических, магниевых и прочих испарениях, в которых не то чтобы привидения, даже люди выживают далеко не все.

А те, что выживают...

Ладно... Как говорит Епихин, надо уметь остановиться.

Епихин быстрым шагом приблизился к железной калитке, вваренной в ворота, на секунду задержался у портрета бывшего директора Долгова Николая Петровича, пересеченного черной лентой. Постоял, опустив голову, потом нашел в себе силы и взглянул в улыбчивые глаза Долгова, вздохнул тяжко и уже погасшей походкой вошел в ангар, на ходу поздоровался со всеми, кто увидел его, кто успел встретиться с ним взглядом, и, не задерживаясь, шагнул в стеклянную выгородку.

Катя сидела за столом в черном глухом свитерке – Епихин никогда не видел на ней этого свитера. Подперев щеку кулачком, она безучастно смотрела на производственный процесс. После похорон Долгова прошло уже недели две, летом время проносится быстро, и, видимо, первая боль, самая непереносимая, отступила. Епихина Катя встретила смущенной улыбкой, как бы извиняясь, что не уберегла Николая Петровича, не сохранила. Она поднялась со стула навстречу Епихину, приникла к нему горестно, и он тоже обнял ее, чуть похлопал ладошками по лопаткам, держись, мол, Катя, держись, потому что ничего другого нам с тобой не остается.

– Я только вчера приехал, – сказал Епихин виновато. – Был в такой дыре... Ничего не знал.

– Да ладно, – махнула Катя похудевшей рукой и снова опустилась на свое место, одернув на себе свитерок.

– Обновка? – спросил Епихин.

– Пришлось.

– А я вчера вышел с Жанной прогуляться... Сосед все и рассказал.

– Остановись, Валя, – сказала Катя. – Похоронили мужика... В деревне похоронили... Все, хватит об этом.

– А почему не здесь, не в городе?

– Каком городе, о чем ты говоришь... Выделяют участки в такой глухомани... Люди часами добираются, чтобы цветочки положить... А в деревне все рядом... Кладбище под окнами...

– Но ты же бываешь там раз за все лето!

– Буду бывать чаще... Честно говоря, я собираюсь там обосноваться постоянно...

– Не торопись... Как все случилось?

– Ну, как это обычно бывает... Пошел Коля на обед, знаешь, просек за почтой... Заросли, безлюдье, только куры да козы... Там его и подстерегли. Бабахнули в спину... Потом, как это нынче принято в хорошем обществе... Контрольный выстрел в голову. Привезли в больницу – еще дышал... Но недолго.

– В какую больницу? – спросил Епихин неожиданно деловым голосом, спросил так, будто это имело значение. Катя вскинула удивленно бровь, склонила голову к плечу, помолчала.

– В одинцовскую. Еще повезло – «Скорая» проезжала как раз в это время по улице... На ней и увезли.

– И что? Никаких следов? – спросил Епихин.

– Не знаю, – с легким раздражением ответила Катя. – И не хочу знать... Мне звонят, что-то спрашивают о врагах, угрозах, долгах... Я всех посылаю. Если тебе это интересно, сходи в нашу милицию, она в пяти минутах... Чуть ли не у них под окнами все и произошло...

– Не так уж и под окнами...

– Валя, я же тебе сказала – сходи, расспроси. Там есть ребята, которые первыми примчались... Молодые, бестолковые, но впечатлениями поделятся... Вот посмотри, – вынув из ящика стола черный пакет с фотографиями, Катя протянула его Епихину. – Фотограф подарил на добрую память. Я один раз как-то заглянула... Больше не прикасалась... Не могу.

Епихин взял конверт, как бы взвесил его на ладони, положил на стол, но не к Кате, а поближе к себе, дескать, посмотрю, когда останусь один.

– Я позже посмотрю, ладно?

– Конечно, о чем разговор... Только не выбрасывай. И смотреть не могу, и выбросить вроде права не имею...

– Что ты! – успокоил Епихин. – Просто я при тебе не могу заглянуть в этот конверт.

– Нам надо как-то с бумагами разобраться, – начала Катя, и Епихин вдруг подхватил с неожиданным азартом.

– Вот это правильно! – воскликнул он в каком-то уже не траурном состоянии. – Там есть некоторые тонкости, которые тебя могут удивить, но разберемся.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не уверен, что ты все документы видела.

– Но я же главный бухгалтер, Валя! Как я могла их не видеть?

– Финансовые бумажки ты, разумеется, видела, но есть еще кое-что. Не будем сейчас об этом. Я не готов, ты тоже в шоке...

– Я в порядке.

– Катя! – взмолился Епихин. – Сжалься, дорогая! Ну не могу я сейчас о делах... Завтра, послезавтра – как скажешь.

– Ты имеешь в виду бумаги, которых нет в сейфе? – спросила Катя, и Епихин удивился ее спокойному, рассудительному голосу.