– Да он вроде всегда был.

– Именно этот?

– Я не присматривался, но, похоже, все тот же...

– Ну, ладно... Иди... Позже потолкуем подробнее.

Костя ушел, а Епихин остался со своими мьслями. Впрочем, назвать мыслями ту кашу, которая в эти минуты была в его голове, никак нельзя. Он просто ничего не понимал. Пытался связать в некую цепочку события, которых коснулся за последний час, но не мог, не мог ничего понять.

И в который раз проговаривал то, что ему было известно...

На столе снимок... На снимке Долгов и Катя. И дата съемки – конец августа.

А Долгов убит в начале августа. На следующий день его труп увезли в деревню и там похоронили...

Теперь этот свитерок... Допустим, с плакатом накладка – то ли раньше его повесили, то ли позже... Но свитерок! Катя купила его после смерти мужа, она сама сказала. Ей, видите ли, пришлось его купить, поскольку она в трауре.... И сегодня она была в этом свитерке... Никогда раньше она его не надевала, даже если он у нее и был... Не было у нее этого свитера, не было! Сама сказала, что купила его после убийства Долгова! И вдруг она на снимке в этом свитерке с веселым, живым и здоровым Долговым... И оба в черном среди разноцветной толпы...

Чтобы ухватиться за что-то понятное и объяснимое, Епихин вышел на улицу и от почты из автомата набрал номер Михася. Тот откликнулся сразу, но был хмур и немногословен.

– Ну? – это было первое, что произнес Михась.

– Жив? – спросил Епихин.

– И к тому же на свободе.

– Поздравляю.

– С чем?

– С успешным выполнением задания.

– Задание считается выполненным, когда зачищены все вопросы, недоделки, недоплаты, – занудливо тянул Михась, но Епихин нисколько не огорчался его тону – это было хотя бы объяснимо, иного он и не ожидал.

– Ты опять о деньгах?

– Так у нас же нет другой темы... О чем нам еще говорить? Я готов, начинай.

– Проблем не возникло?

– У кого? – Михась явно дерзил.

– Слушай, Михась, – Епихин неожиданно разозлился. – Не надо со мной так. Сам же говоришь, что проплаты не до конца выполнены... Вот и веди себя прилично.

– Еще приличнее? – удивился Михась. – Мужик... Я не знаю, спишь ли ты спокойно или ворочаешься во сне... Может, ты стонешь, вскрикиваешь, может, пот прошибает... У меня, например, все это в наличии каждую ночь. Каждую, понял?

– Вот так тебя проняло это маленькое происшествие? – улыбнулся Епихин, услышав, что не только он колотится по ночам, не только ему паршиво.

– Отвечаю... Подобные маленькие происшествия не закрываются годами, если точнее, то они не закрываются никогда. Прости меня за красивые слова, но это незаживающая рана. И она нуждается в том, чтобы ее постоянно смазывали хоть каким-нибудь эликсиром... Болеутоляющим. Это одно... И потом... Разве я требую чего-то нового, невыполнимого, разве я проявляю ненасытность? Я просто напоминаю о твоих же ранее сделанных обещаниях... Разве нет?

– Я от них не отказываюсь. Я только приехал. И мчаться с вокзала за деньгами... Это, кроме всего прочего, еще и неграмотно. И тебе, как опытному специалисту в своем деле, тоже не мешало бы об этом знать и помнить! – Епихин злился и не хотел себя сдерживать.

– Я похудел на семь килограмм, – неожиданно сказал Михась.

– А Алик? – усмехнулся Епихин.

– Поменьше, но тоже... Понимаешь, мужик... Да, нам удалось слинять из Немчиновки, но все продолжается... И они продолжают копать.

– Кто они?

– Они. Которым положено копать. Нет, на меня не вышли... Но водитель, который нам помог в тот день... Он колотится.

– Он был со своими номерами?

– Нет, но колотится.

– Что же его беспокоит?

– Деньги.

– Разбирайтесь с ним сами. Вы умеете, я уже в этом убедился, – и Епихин отключил связь.

Можно было, конечно, еще поговорить, было о чем, но он сделал главное – убедился, что мир не поплыл, что умом он не тронулся, а что касается снимков, свитерков и прочего, с этим нужно просто разобраться. Михась жив, он на месте, канючит, и это тоже хорошо, потому что привычно и ожидаемо.

И он, успокоенный, вернулся в ангар.

Но когда в дверь кабинетика раздался негромкий стук, Епихин вздрогнул.

Обернувшись, увидел входящего Костю.

– Я, конечно, извиняюсь, – сказал он, – но дело в том, что... В общем, я забыл сказать одну вещь...

– Ну?

– В милиции спрашивали...

– Что спрашивали?!

– Про вас, Валентин Евгеньевич... Интересовались.

– Чем интересовались?!

– Когда вернетесь из отпуска, – глядя Епихину в глаза и удивляясь его нервозности, проговорил Костя.

– А им какое дело до того, когда вернусь, вообще вернусь ли... Какое им дело?

– Так ведь это... Уголовное дело.

– Что уголовное дело?!

– Возбуждено. По факту.

– Какому факту?! Костя! Говори внятно! С чувством, с толком, с расстановкой, в конце концов!

– По факту убийства. Долгова.

– А я тут при чем?

– Так ведь уголовное дело, Валентин Евгеньевич... Все должны дать показания. Только вы остались... Поскольку были в отъезде.

– А что я им могу сказать, если был в отъезде?

– Ну как же... Тут и я сообразить могу... Вместе работали, решали всякие проблемы... Налаживали производство... Может, кто угрожал, может, кто чего требовал, крышу, например, предлагали, а вы отказались... Вот крышеватые ребята, к примеру, и обиделись... Решили доказать, что зря вы от них отказались... Может, какие у кого личные мотивы... Или, как сейчас говорят, человеческий фактор. Это, между прочим, не хухры-мухры, – Костя назидательно поднял указательный палец и со значением посмотрел на Епихина.

– И в чем же заключается этот человеческий фактор? – уже с облегчением проговорил Епихин, осознав, наконец, что в словах Кости о милиции для него нет ничего опасного.

– По-разному бывает, – Костя задумчиво посмотрел на Епихина. – Ну вот, к примеру, вы приударили за секретаршей, а она оказалась женой охранника. А охранник, он того... Бывший чемпион по боксу. Возьми да и обидься на вас... И вы два месяца не можете исполнять служебные обязанности. И шеф вынужден взять на это время другого заместителя. А тот оказался настолько шустрым, что директор заменить его никем не пожелал... Представляете?

– В общих чертах, – неохотно откликнулся Епихин.

– Или другой вариант... Вы, к примеру, заместитель, а захотели стать директором. И накатали на действующего директора бумагу в налоговое управление... Не зная, что начальник налогового управления – лучший друг директора... И вот этот самый директор вызывает вас к себе и смотрит улыбчиво так, ласково и ничего, кроме заботливости, о вас у него во взоре нет... Представляете?