Очередная высокопоставленная комиссия жаждала крови Малиновской. Ее вновь требовали исключить из партии и отдать под суд. Луначарскому, который все послереволюционные годы был самым стойким и верным защитником Малиновской, становилось все труднее обороняться.

Парадокс заключался в том, что при Ленине Луначарский, хотя ему и приходилось спорить с вождем по разным важным и мелким вопросам, всё же чувствовал себя защищенным многолетней дружбой и общим благорасположением к нему Ленина. После смерти Ленина 25 января 1924 года авторитет Луначарского упал. Ему теперь приходилось оглядываться на мнение других игроков, в первую очередь Сталина и сталинского сподвижника Енукидзе.

В свое время Луначарский, нахваливая Ленину достижения Малиновской, мог написать так: “За всё это следовало бы наградить тов. Малиновскую орденом Красного знамени; вместо этого она награждена потерей здоровья вследствие целой массы клеветы, в которой участвует не только актерская шпана и шныряющие вокруг театра жулики…”[346]

Теперь же Луначарскому надо было беспокоиться и о собственной репутации. Поэтому его тон в приватных письмах к Малиновской становится все более раздражительным: “Вы виноваты уже тем, что у Вас столько врагов. Не мог же в самом деле Славинский, будь он хитер как змий, восстановить против Вас решительно всех. Совершенно ясно, что у Вас нет тех черт характера, которые необходимы для занятия подобного поста. Я с тяжелым сердцем решаюсь отказаться от Ваших услуг в качестве директора Большого театра, так как знаю, что Большой театр находится в исключительно тяжелом положении, и с трудом представляю себе, как сможет какое-нибудь другое лицо справиться с той задачей, с которой Вы не справились”[347].

В другом письме Луначарский сообщил Малиновской о том, что он думал было апеллировать к самому Сталину, но передумал после напряженного разговора с Енукидзе. Сталинский соратник объявил Луначарскому, что он считает положение в Большом театре безнадежным, и что мир в театре не восстановится до тех пор, пока Малиновская является его директором.

“Я думаю, – резюмировал Енукидзе, – что Вы должны от всего сердца посоветовать Елене Константиновне подать заявление об уходе по собственному желанию”[348]. В этом случае, дал понять Енукидзе, исключать ее из партии и отдавать под суд не станут. Очевидно, что это была воля самого Сталина, и Луначарский намекнул об этом Малиновской.

В марте 1924 года Малиновская уволилась с поста директора Большого театра. Со дня смерти Ленина прошло всего два месяца. Кончина вождя и уход в отставку Малиновской завершили, быть может, самый драматичный период во всей истории Большого театра.

В годы Гражданской войны среди разношерстной публики Большого театра иногда можно было увидеть невысокого коренастого человека в серой солдатской шинели. Его землистого цвета лицо, на котором посверкивали острые глаза, было изрыто оспой; он явно наслаждался и музыкой, и зрелищем. Это был Иосиф Сталин, один из тогдашних революционных вождей. В Большой театр он, бывало, приезжал прямо с фронта.

Мы знаем, что годы Гражданской войны в России – в особенности 1918-й и 1919-й – были необычайно тяжелыми для всей страны. Москва не была исключением: здесь тоже царили разруха, голод и холод. Всё это стало невероятным испытанием для московских интеллигентов, в прошлом – главных посетителей Большого театра.

Писатель Борис Зайцев красочно запечатлел условия их нового существования: “Некогда уж больше веселиться и мечтать, меланхольничать. Борись, отстаивай свой дом, семью, детей. Вези паек, тащи салазки, разгребай сугробы и коли дрова, но не сдавайся, русский, гражданин Арбата. Много нагрешил ты, заплатил недешево. Но такова жизнь”[349].

Сам Большой театр в эти годы тоже боролся за свое существование. Он находился под постоянной угрозой закрытия, его артисты страдали от недоедания, эпидемий и хозяйственных невзгод. Великая певица Антонина Нежданова вспоминала: “Однажды я получила за концерт колун, пилу и две кастрюли. Я с гордостью несла домой эти необходимые вещи”[350].

За продовольствием артистам надо было выезжать в провинцию, где с этим было полегче. Иногда приходилось путешествовать и в товарных вагонах, сидя на мешках с промерзлой картошкой. На одной из станций, как вспоминала Нежданова, в вагон стала ломиться огромная толпа, грозя избить артистов. По счастью, сообразительный солист Большого театра, бас Григорий Пирогов, раздобыв откуда-то несколько красных звезд и прикрепив их всем певцам на грудь, рявкнул на наседающую толпу: “Видите, кто едет?!” Испуганный народ мгновенно отхлынул от вагона. Артисты Большого были спасены.

Несмотря на все эти трагикомические перипетии, коллектив театра продолжал регулярно показывать оперные и балетные спектакли. Главным бичом был адский холод в зале. И все-таки по вечерам в Большой стекались люди, жаждавшие приобщения к прекрасному. Сталин был одним из них.

* * *

Где искать корни любви Сталина к музыке? Вероятно, в его детстве и юности. Грузины, как и все кавказцы, необычайно музыкальны. Их песни в высшей степени своеобразны и выразительны, они мгновенно и надолго западают в память даже не грузинам. Пример тому – всенародная популярность любимой песни Сталина “Сулико”. А знаменитое грузинское многоголосие своей изысканностью и замысловатостью поразило даже такого рафинированного знатока, как композитор Игорь Стравинский.

Когда мальчишкой Coco Джугашвили попал в Горийское духовное училище, его главным увлечением там стало пение в хоре. У Coco был красивый высокий голос (альт), и он быстро сделался солистом хора при училище и любимцем учителя пения Семена (Симеона) Гогличидзе. Юный Джугашвили даже стал помощником Гогличидзе по управлению хором. Весть о чудесно поющем мальчике разнеслась по Гори, и Coco стали зазывать на свадьбы, чтобы развлечь молодоженов, их родителей и гостей.

В Горийском училище у новопоступивших возникала одна серьезнейшая проблема: ученикам запрещалось говорить по-грузински, даже между собой. За этим строго следили. Преподавание велось на русском языке. Поначалу Coco от этого страдал, но постепенно втянулся. В итоге он освоил русский язык в совершенстве (даже думал на нем), хотя до конца жизни говорил с заметным грузинским акцентом.

Первой книгой Coco на русском языке была Библия. Но потом он стал поглощать русскую классику – Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова. Этих авторов он любил читать вслух своим однокашникам. (В перестроечные годы сложилась и закрепилась легенда о Сталине как о низколобой посредственности, никогда не интересовавшейся культурой. Факты опровергают эту легенду.)