Это были две сотни графа Герефорда.

Дик изнемогал от беспокойства, а войска все топтались и топтались под стенами Акры. Осада шла ни шатко ни валко, и неизвестно было, когда же город наконец падет. Рыцарю-магу все казалось, что если он сам окажется в центре событий, все пойдет быстрее. Король, который чувствовал себя достаточно хорошо для того, чтоб хотя бы наблюдать за штурмом (и теперь он, сидя верхом на неподвижном, как скала, коне, черной башней возвышался над гребнем одного из лагерных укреплений), отпустил своего любимчика в бой.

— Иди-иди, — сказал он снисходительно. — И принеси мне этот город на блюде.

Но принести город никак не получалось. Хорошо, что хотя бы есть укрепления, хорошо, что солдаты не пожалели сил. Конники Саладина налетали небольшими отрядами, но кони не могли одолеть крутой подъем вала, сверху на врага сыпались дротики и стрелы, пока запас того и другого не закончился, и сарацинские воины, довольно опытные и сообразительные, понимали, что здесь они не смогут сделать ничего. Дик кричал на своих солдат, чтоб не отступали с гребня вала, чтоб не опускали щиты и чтоб кто-нибудь сбегал за стрелами в лагерь.

Они держались до самой темноты. За их спиной отряды французских солдат лезли на стены Акры по неуклюжим, на скорую руку связанным лестницам, и рубились между зубцов. Сарацины рвались под стены, чтоб помешать штурму, но англичане не подпускали их. И преимущество на этот раз было не на их стороне. Конница — это прекрасно, особенно в чистом поле, но не тогда, когда посреди чистого поля возведены укрепления или выставлен строй пехотинцев с длинными копьями. Тогда лошадям и их наездникам приходится несладко.

Сарацины отступили, и, наблюдая за движением конного отряда, Дик коротко приказал своим солдатам:

— Разделиться.

— Как? — спросил сотник, который оказался рядом с рыцарем.

— По сотням. Свою сотню построй, и марш на левую оконечность вала. Сейчас там будет бой.

— Слева?

— Конечно, слева! Справа наш лагерь. Он укреплен будь здоров! — Граф Герефорд озабоченно посмотрел на запад: солнце сияло, как блюдо из старой бронзы, начищенное до блеска. — Скоро закат. Времени в обрез.

— У кого?

— И у нас, и у них. Вперед.

Дик угадал верно: сарацинская конница вихрем налетела на левый край вала — дальше начинался полузасыпанный, но еще опасный ров — и попыталась взять укрепление с ходу. И будь там, как прежде, один-два десятка солдат, воинам Саладииа удалась бы их маленькая хитрость. Но их уже ждала отборная сотня, ощетинившаяся копьями, мечами и дротиками. Разозленные и голодные англичане воинственно вопили, размахивая оружием, и противник почел за лучшее не соваться под удары. Поэтому, как легко догадаться, и потерпел поражение.

На землю медленно опускались сумерки, они сгущались, и с моря задул прохладный, напоенный влагой бриз, приятный до дрожи. Рубиться стало нелегко, и сарацины отступили. Отступили и франки, обнаружившие, что драться в темноте на стенах города — занятие чертовски опасное: легко можно сверзиться вниз. Поупорствовав некоторое время, они заспешили вниз по лестницам и отправились в лагерь. Осажденные, едва веря в свою удачу, естественно, им не препятствовали.

Дик вернулся в свою палатку смертельно уставшим, со стоном стащил кольчугу, - Трагерн принял ее и понес чистить — и повалился на землю. Серпиана подошла, сочувственно заглянула в глаза и предложила принести еды.

— К бесу еду, — простонал он. — Я не встану даже под угрозой смерти, — но принесенную баранью ногу с удовольствием обглодал.

Он уснул там же, где ел, не найдя в себе сил хотя бы забраться в палатку. Серпиана только укрыла его плащом. А на следующее утро, едва яркое, как крылья райской птицы, разноцветье восхода сменилось первым бронзово-огненным лучом солнца, показавшегося из-за горизонта, дозорные ударили в щиты, поднимая тревогу. Граф Герефорд вскочил как ужаленный, схватился за сумку с кольчугой. Из-за полога палатки выглянула девушка-змея, такая свежая, словно она только что умылась росой. Ее длинные темные косы, обычно убранные под повязку, упали на плечи, вырез бледно-зеленого платья открывал нежную шею и безупречные плечи.

Она была так прекрасна, что для Дика на мгновение поблекли краски восхода. Ему не хотелось ни обнимать ее, ни целовать — только любоваться. Выбравшись из палатки, девушка поднялась на ноги и оправила волосы. Она смотрела на жениха с тревогой.

— Это Саладин?

— Наверняка. Солнце, я прошу тебя, будь у королевского шатра. Там безопаснее.

— Не надо бояться за меня. — Она коснулась его щеки. — Я могу за себя постоять. Я уже вспомнила уйму заклинаний.

Дик покачал головой и, подхватив меч лорда Мейдаля, бросился в южную часть лагеря.

Навстречу ему, пробираясь между палатками, бежали сарацины. Их было немного, видимо, тонкие струйки потока, основную часть которого сдержали укрепления. На бегу граф Герефорд взмахнул мечом. Он с грохотом сшибся с сирийцем, подданным султана Саладина, и повалил его на пепелище вчерашнего костра. Мусульманин вскочил, скалясь, и замахнулся на противника легкой, слегка изогнутой саблей. Он действовал своим клинком куда быстрее, чем молодой рыцарь — тяжелым прямым нормандским мечом, что, впрочем, было неудивительно. Оружие англичанина весило, должно быть, раза в два больше, чем великолепно отточенная сабля. Двигался сарацин плавно и стремительно, как кобра. На мгновение Дик горько пожалел, что не прихватил щита.

Он ткнул длинным мечом в лицо противнику, заставил его отскочить и налетел, надеясь смять сирийца напором. Мусульманин, впрочем, был не так прост — он ловко уходил от всех попыток прижать его спиной к какой-нибудь палатке или шесту, поддерживающему навес. Внезапно Герефорд вспомнил, что не прочитал заклинание удачи, и сбился с ритма. Сабля мелькнула у него перед глазами размытым серым полукругом, и лишь чутье воина спасло англичанина от смертельной раны.

Инстинктивно стремясь уйти от опасности, Дик отпрыгнул и налетел на огромный пустой котел, где обычно готовилась похлебка для воинов. Измазавшись в саже, он опрокинул его и упал, неловко приземлившись на локоть. Левая рука онемела от боли. Пальцы правой выпустили меч и зарылись в пепел. Ладонь защекотала магия, и внезапно пришедшее на ум заклинание рыцарь словно поднял с земли. Он швырнул заклятие в лицо бойко обежавшему опрокинутый котел сарацину и рванул в сторону, к мечу. Сцапал за рукоять, обернулся.

Мусульманин неловко барахтался на земле. Руки и ноги не повиновались ему, и на какой-то момент Дику стало стыдно. В глубине души он никогда не считал себя рыцарем, понимая, что правила следует соблюдать лишь во время турнира, но не в настоящем бою. Куда годится воин, который, с достоинством следуя всем требованиям рыцарской чести, гибнет в первом же бою? Воин должен выигрывать битву, иначе он плохой воин. Но в этот момент, видя, как беспомощно барахтается на земле обессиленный заклинанием сириец, рыцарь-маг подумал о том, что применил магию против совершенно беззащитного перед ней человека. Это выглядело как-то... некрасиво.