Тулага первым пошел по коридору, рядом зашагал невозмутимый Хахана. Впереди был крутой поворот, и когда они почти достигли его, эхо, отражаясь от низких сводов, донесло приглушенный вопль. Идущие следом рабы негромко загомонили, но Гана не стал оборачиваться. Миновав поворот, он остановился вместе с Человеком-Веслом. На стене висел белокожий мужчина, из живота его торчала кривоватая палка. Казалось невероятным, что кто-то смог метнуть ее с такой силой, что она не только пробила тело насквозь, но и глубоко вошла в стену. Ступни на пол-локтя не доставали до пола, правая нога чуть подергивалась, струйка крови стекала по бедру.

– Матрос наш, – сказал Хахана.

Остальные пленники столпились у поворота, как испуганные овцы.

– Эй, не надо!.. – начал один, но краснокожий, вцепившись в палку, дернул. Тело свалилось на пол, Хахана повернулся, и остальные увидели в его руках копье с грубо отесанным каменным наконечником; дерево было расщеплено, наконечник вставлен в щель, а после примотан веревкой.

– Доран… Они Дорана убили! – прохрипел один из белых рабов, пятясь.

– Это брат его, – пояснил кто-то. – Пат, нет, погоди…

Но Пат уже бросился в обратную сторону, тут же скрывшись за поворотом коридора. И почти сразу раздался его крик.

Крик этот был полон такого смертельного ужаса, что все, кроме Ганы с Хаханой, попятились, а двое туземцев даже отпрыгнули назад. Услыхав вопль, Тулага непроизвольно пригнулся, выставив перед собой руки. Краснокожий вскинул копье над плечом, подался вперед, слегка наклонившись, будто облачный охотник, что застыл на своей лозоплавке, целясь в эфирные перекаты.

Что-то тонкое, вроде веревки или лианы, на мгновение показалось из-за поворота и тут же исчезло. Крик превратился в горловое бульканье и сип, словно человек захлебывался.

– Демон! – завизжал один из отскочивших назад туземцев и повалился на колени.

Второй уже промчался мимо Ганы, зацепив его плечом и чуть не опрокинув, вопя: «Паук-демон! Сын Марлоки!» – скрылся за следующим изгибом коридора.

Прямо на толпу пленников из-за поворота вылетело напоминающее сплюснутую подушку лилово-розовое тело. Бока его украшали большие, чуть шевелящиеся брыли, какие иногда бывают на мордах крупных собак. Под телом покачивалось несколько длинных тонких ног, напоминающих стебли бамбука, с двумя суставами на каждой. В нижней части конечностей имелись зазубренные хитиновые крючки, с которых, словно приклеившись к ним лопатками, свисал белокожий мужчина. Ноги его волочились по полу, он еще жил, глаза вращались, рот был разинут, но кричать раненый уже не мог, лишь хрипел и сипел, захлебываясь собственной кровью.

На округлой, почти плоской спине существа сидел, поджав ноги, Лен Алоа. Руки он вложил в узкие прорехи между складками, что пробороздили мягкую лиловую кожу твари, напоминающей безглазого не то паука, не то осьминога. На шее Алоа висел узкий ремень с ножнами, из которых торчала черная каменная рукоять.

Тварь взлетела выше, Лен двинул левой рукой – и висящий под монстром человек затанцевал. Судя по лицу, умереть ему предстояло с мгновения на мгновение… но раненый задергал руками и ногами, сгибая их резко и механически, будто кукла на ниточках – такими иногда развлекали публику странствующие циркачи-самоубийцы из Змеедана. Конечности твари, прилипшие к спине, пояснице и затылку, тоже задергались, закачались… Лицо раба стало маской ужаса и боли. Казалось, он не понимает, что происходит с ним, какая сила заставляет уже почти мертвое тело дергаться и разевать в беззвучном хрипе рот, исполняя жуткий, гротескный танец – пляску смерти.

Резко выдохнув, Хахана метнул копье. Лен Алоа подался вбок, правая рука согнулась, почти до локтя погрузившись в складку. Длинные ноги летающего создания закачались, как ветви под резкими порывами ветра, – раб вскинул руки и схватил копье, которое, впрочем, успело до половины каменного острия войти в его шею.

Белокожий застыл, голова откинулась назад, конечности безвольно повисли. Копье, накренившись под собственным весом, уперлось концом в пол, а повернувшийся наискось вверх наконечник заставил голову матроса медленно подняться. Сам он был уже мертв.

– Бог Верхних Земель не забывает о преисподней своей! – прокричал Лен Алоа, осклабившись, обнажая в ухмылке темные зубы. – Мы же, владыка Земель Нижних, браотвинко шихан ценим наших послушников, они нужны нам – потому отныне никаких напрасных смертей! Но знайте: вы все и так мертвы! Работать, слышали меня, все, – я чухо тобыт вес вы-мерули!

Гана уже понял, что на странном существе восседал не Лен Алоа. Из одежды на этом человеке были лишь штаны до колен, на груди темнела татуировка – свернувшаяся двумя кольцами вокруг сосков змея. Но куда сильнее внимание привлекало другое: рыжие пятнышки не просто слились в колечки, они целиком заняли зрачки, превратив их в два ржавых кружка.

Формой пещера напоминала полумесяц. Вогнутую его стену украшало несколько отверстий, сквозь которые виднелся огромный вертикальный колодец и бьющий вдоль него поток сияющей желтизны. Перед отверстиями прохаживались пять-шесть вооруженных кривоватыми копьями или ржавыми кирками стражников, и еще две пары караулили проходы в концах пещеры. Большую часть другой ее стороны занимала гора, состоящая из необычных камней. Среди них, иногда стоя на полу, иногда скрючившись под самым сводом, трудились около десятка изможденных рабов. Дальше был вход в узкий туннель, идущий наискось вниз, в глубь горы.

Слово «камень» не слишком годилось для того вещества, из которого состояли земные недра, но Тулага не знал, как еще можно назвать его. Оно напоминало трухлявое, сжатое какой-то силой дерево; от него, пусть и с трудом, можно было отщипывать кусочки.

Рабам не дали ни кирок, ни лопат, у них имелись только дощечки, обломки ложек или вилок да собственные пальцы, которые приходилось вдавливать в пористое вещество, отрывая от него куски, пока между спрессованными слоями не обнаруживался драгоценный камешек, иногда побольше, а иногда размером со слезу. Под второй стеной стояла корзина; раб шел к ней, бросал алмаз и возвращался к работе. Все находки имели одинаковый желто-рыжий цвет – раньше Гана видел драгоценные камни подобного оттенка лишь на браслете Уги-Уги и украшениях Лен Алоа.

* * *

– Эй, грешник, быстро давай трудися!

Крик прозвучал прямо за спиной. Гана присел на груде камней, разгребая мелкое крошево, забившее щель между двумя булыжниками. Он с трудом подавлял желание прыгнуть сверху на охранника, забрать у него копье, всадить в синюю глотку наконечник, а после броситься на тех, кто оставался под дальней стеной. Сдерживало Тулагу лишь сомнение в том, что он сможет в одиночку справиться с десятком сильных островитян. Другие рабы – за исключением, быть может, краснокожего – на выручку не пришли бы.

Большинство пленников испытывали парализующий волю ужас при виде паунога – той твари, на которой передвигался Большой Змей, брат-близнец Лен Алоа по имени Лан Алоа. Рабы-островитяне полагали, что пауног – один из отпрысков Марлоки, верховного демона туземных легенд, в незапамятные времена сотворившего острова Суладара; метисы были склонны верить им, ну а белые просто не понимали природу этого создания, что лишь усиливало страх перед ним. Подобных тварей, выброшенных облачным прибоем, иногда находили жители побережья. Тела всегда были сильно повреждены, и понять, что за существо перед тобой, не представлялось возможным.