несмотря на хорошую жизнь, кожа у него была нечистая, глаза мутные, взгляд хоть и по-прежнему жесткий, но уже не такой беззаботный. Несмотря на гимнастику, Лист начинал толстеть. Какими бы виллами ни владел этот пятидесятилетний человек, покамест юноша чувствовал свое превосходство над ним.

— Эмануэль Рапп, — представился он. — Меня тут ждут на совещание.

— Да, я слышал. Но совершенно забыл, и, признаться, меня удивило, что кто-то здесь тренируется.

— Я всегда так готовлюсь к переговорам.

— Я тоже, — сказал господин фон Лист коротко, по-военному, как он вообще говорил. И вставил в глаз монокль.

— Совещание с вашим участием… — короткая пауза, чуть заметное движение плечами; очевидно, великий делец ни в грош не ставил дело этого юнца, — состоится несколько позже, — закончил фон Лист. — Только что мне позвонили по телефону. Господа запаздывают, впрочем без серьезной причины. Вы не обязаны ждать. Лично я никогда не жду, — сказал великий делец, указывая рукой в сторону двери.

Эмануэль мог просто уйти, и тогда все разрешилось бы неожиданным образом. Он и в самом деле вышел из-за стола. Теперь было несколько возможностей. Первая — небрежно кивнуть и выйти. Но у него в кармане лежат оба ключа. И если за ним захлопнутся ворота виллы — что он от этого выиграет? Ничего не сделал, ничего не доказал и прежде всего — не доказал своего мужества… Эмануэль не тронулся с места.

Господин фон Лист разглядывал юношу сквозь монокль. Лицо великого дельца приняло ироническое выражение, однако это была не ирония, а скорее неспособность к доброжелательности, иначе он, наверно, проявил бы ее сейчас.

— Дело ваше, — сказал он.

— Хотелось бы не терять времени и к приезду остальных быть здесь.

— Я отведу вам комнату… — Господин фон Лист позвонил. — Если вы согласны так долго ждать. Вас поставят в известность, — крикнул он Эмануэлю, который поднимался по лестнице вслед за лакеем. Затем фон Лист подошел к одному из углов большого зала и открыл невысокую дверь, сливавшуюся с обивкой стен;

Эмануэль легко мог бы ее обнаружить. Нагнувшись, фон Лист вошел в смежную комнату, где сидел Шаттих.

Великий делец заявил столпу экономики:

— Не понимаю вас, дорогой друг. Я понаблюдал этого юнца, он глуп.

— Чего же вам лучше?

— Не мог его тесть доверить ему крупное изобретение, разве только что тесть сам дурак.

— В известном роде — да.

— Или, наоборот, он еще половчее, чем вы.

— Чем вы, пожалуй.

— Если у него есть голова на плечах, он пока будет добиваться одного: чтобы мы открыли свои карты. В результате он заполучит свидетелей против нас и тогда заговорит другим тоном. Тут только он и начнет делать дело.

— Выходит, что мой друг Бирк — подлый шантажист? — Шаттих был весь негодование. Он вскочил. — И кого же он будет шантажировать? Меня? Да он для меня горы сдвинет. Да он для меня камни будет грызть.

— К чему зря волноваться, дорогой друг? Я ведь не могу не передать вам своего впечатления. А впечатление совершенно определенное: такие дела нам не подходят.

— Вы становитесь моралистом, Лист?

— По-моему, дело это малорентабельно и, возможно — не серьезно.

— Когда вы предлагали мне свой дом, вы судили иначе.

— Видел я и вашего Эмана.

— Он оказывает мне важные услуги. Я его продвину.

— Да он сам вас двинет при первом удобном случае… в места не столь отдаленные. Дорогой Шаттих, меня поражают ваши связи с людьми чуждого нам круга.

— Высокая марка требует высоких расходов. — Шаттих намекал на их общие строительные дела, диктовавшие, казалось бы, более свободные взгляды на жизнь. Шаттиха злило, что Лист не разделяет его доверия к Бирку и не признает ценности бирковского изобретения.

— Ну, хорошо, — сказал Лист, — допустим, вы держите в своем зверинце такого стреляного воробья, как Бауш. Но зачем же еще и профессионального боксера? Кстати, я и сам любитель. — Он взбугрил мускулы на руке и показал их Шаттиху. Тому было не до нее.

— Зато уж актер — ваш собственный вклад, — бросил бывший рейхсканцлер.

— Для вас же стараюсь, ваше превосходительство. Видел, что вас разбирает охота покутить в ночных заведениях.

— Вот что я вам скажу, Лист. Вы потеряли всякое чувство меры: вы забываете, где вы находитесь и где в свое время сидели.

Как же, должно быть, распалил Шаттиха тон его друга! Слово «сидели», к сожалению, решило его участь. Но так как его друг ничем себя не выдал, он без стеснения продолжал:

— Вы уже считаете самым нормальным явлением, что наша с вами застройка Тиргартена идет как по маслу, что нас не сажают под замок, а напротив…

— Берут наши деньги, будем говорить прямо. Но это всё люди с положением, облеченные доверием избирателей. Если бы мы оступились, то по крайней мере знали бы, на кого опереться. Ваш боксер на случай беды — не опора.

Шаттих, однако, твердил, что не видит ни малейшей разницы между такой фантастической авантюрой, как застройка Тиргартена, и такой, как захват выдающегося изобретения, пусть даже несколько беспардонный.

— До поры до времени, — возразил Лист, — я считаю это изобретение безобидной игрушкой, поскольку взрывчатое вещество может быть безобидным.

И он снова заговорил о том, что имя Бирка еще далеко не является для него гарантией. Но его друг стал крайне серьезен, на лице его появилось, можно сказать, роковое выражение.

— Послушайте, Лист, для меня это дело — вопрос жизни и смерти.

— Всякое дело в той или иной мере есть вопрос жизни и смерти.

— Экономическое положение с каждым днем становится все более катастрофическим. Я впервые дошел до того, что затронул свои заграничные вклады, — иначе я не мог бы выполнить свои обязательства.

— Знаете ли, Шаттих, в нашей с вами — беседе это первое, что я нахожу безнравственным.

— Жена мне угрожает, и она в самом деле может стать для меня опасной.

— Вижу, вижу, вы на краю гибели.

— Все это я рассказываю не для того, чтобы доставить вам удовольствие, а для того, чтобы вы знали, с кем имеете дело.

«На мое счастье, скорее с бездарностью, чем с талантом», — подумал Лист.

Шаттих стал вращать глазами.

— Большим делом я восстановлю равновесие. Большое дело — изобретение моего друга Бирка. Из прибылей, которые получит компания от эксплуатации этого изобретения, я буду финансировать застройку Тиргартена. Это будет мой вклад. Теперь вы понимаете, Лист, что я решил довести это дело до конца и пойду на любой риск. Допустим, кое-что и просочится наружу. Но кто посмеет подкапываться под одного из виднейших представителей немецкой общественности? Все до одного будут волей-неволей меня покрывать.