Для Алиедоры же ничего не изменилось — кроме разве лишь того, что бить её приходил теперь не искалеченный Метхли (трёхглазого колдуна варвары по-прежнему зачем-то тащили с собой), — а Хтафр, порой подменяемый Резро.

И по-прежнему каждый вечер над ней нависало покрытое жутковатыми татуировками лицо. Кор Дарбе с завидным упорством приходил к доньяте, всё говорил и говорил о Драконе великом, величайшем — с такой страстью, словно о любимой. Алиедора же не вызывала у него вообще никаких чувств, обычных, казалось бы, для любого завоевателя. Порой доньяте казалось, что даже навсинайский голем явил бы больше эмоций.

Она привыкала. Привыкала ко всему. Даже ко рвущей боли в исхлёстанной спине. Бедняга Байгли, теперь-то она, наверное, от его розог даже бы не поморщилась.

Но она отомстит. Всем и каждому, не забыв и благородного дона Байгли Деррано, из-за которого и началась вся эта история.

Доньята не задавала вопросов. Дракон великий, величайший ведёт каплю Своей крови предназначенным путём — где дороги — это Его жилы, а сердце, гонящее по ним алую влагу жизни, — это сердце самой Алиедоры.

День сменялся днём, приближался Артол, городок на полпути от Меодора до Реарских гор, и приближался также… замок Венти.

Родной дом благородной доньяты Алиедоры Венти.

Немного не доходя Артола — где, как сообщили доглядчики, уже разворачивало знамёна немалое дольинское войско вкупе с големами Навсиная, — кор Дарбе резко повернул на юг.

Прямо к замку Венти.

Стояла глухая, стылая, многоснежная зима, бесконечная, как само нынешнее существование Алиедоры. Доньята смогла бы вспомнить морозы куда сильнее нынешних, но всякие копания в прошлом она себе строго-настрого запретила. Даже название «замок Венти» ничем не отзывалось в ней. Она не вспоминала о прошлом — только так можно было защититься от невыносимой боли. От тоски по утраченному, по прошлой жизни, такой замечательной, устроенной и уютной. От сознания того, что папу убили и она уже никогда больше его не увидит…

— Увидишь, — вдруг вмешался Дракон с небес. — Увидишь и поможешь ему выбраться из великой реки. Он придёт ко мне вместе с тобой.

Вопросом, как же именно это случится, Алиедора не задавалась. Нельзя сказать и что она воспылала после этого невиданным рвением. Нет, ей по-прежнему всё было безразлично. Всё, за исключением лишь одного — она отомстит. Всем и каждому, кто повинен в том, что с ней произошло.

Но и этой мыслью доньята не «упивалась», как обычно случается с загодя замыслившими страшное возмездие. Месть была единственной реальностью, единственной «настоящей вещью» в мире боли и вызванных ею миражей. Настоящей, словно каменная стена, словно крепостная башня, возвышающаяся над туманами.

Возле замка Венти на берегу Роака по-прежнему стояли штандарты осадной армии. Дольинцы старого сенора Деррано никуда не делись с насиженного за зиму места. На приступы они больше уже не ходили, дожидаясь, когда замок падёт сам, измученный тяготами осады.

Однако Венти не сдавался. Крепость было не взять, даже если сенор Деррано решил бы запрудить Роак и отвести его воды — в замке давным-давно были вырыты глубокие колодцы, и владелец Деркоора об этом прекрасно знал, ещё с тех пор, как брал отсюда «воспитанницу».

Оставалось лишь надеяться, что запасы провианта рано или поздно истощатся.

Но седмица сменялась седмицей, а на главной башне по-прежнему гордо развевался стяг сенора Венти. Трепетал и рвался с флагштока даже в безветренную, как казалось внизу, погоду, когда прапорцы осаждавших бессильно и унизительно обвисали.

Солдаты и наёмники и про себя и вслух восхваляли мудрость своего сенора, что не гнал их на самоубийственные штурмы. Прокреатор Прокреатором, но проверять на себе подробности устройства загробной жизни отчего-то никому не хотелось.

Скучное осадное сидение нарушилось, как это всегда и бывает, внезапно доставленными вестями с юга. Вестями, от которых у всякого дольинца волосы вставали дыбом.

Пронёсся слух, что Мастера Смерти перешли пограничный Сиххот «во силах тяжких», сокрушили немногочисленную пограничную стражу и прут на север во главе бесчисленной армии ходячих мертвецов, коей никто не в силах противостоять.

Сенор Деррано ходил мрачнее тучи. Байгли, оставшийся — пока Дигвил пропадал на юге — за правую руку отца, сидел тише воды ниже травы, боясь рот открыть.

Из Меодора, однако, приказа снять осаду и отправляться домой пока не пришло. Король Семмер не желал так просто расставаться с завоёванным. Больше того, нобилям разослали грамоту, требуя «делать альянс» с покорёнными меодорцами, говоря, что, мол, наступающие зомби ничего не оставят ни от дольинцев, ни от их северных соседей.

Сенор Деррано и рад был бы выполнить этот королевский указ, но — вот беда! — осаждённые в замке Венти ничего не желали слушать.

Все ждали вестей от Дигвила, отправившегося на краткую побывку домой и угодившего, судя по всему, в самое пекло.

Байгли тайком уже прикидывал, что случится, если его старший брат так и не вернётся. Сделаться наследником сенорства Деррано выглядело очень, очень заманчивым.

Но прежде, чем старый дон и его младший сын узнали что-либо о судьбе Дигвила, на левом берегу Роака, на дальнем холме появились чужие знамёна.

Чёрные со свившимся в кольцо белым драконом.

Прибежавшие с известием дозорные впервые в жизни увидели, как лицо сенора Деррано стало серым.

— Варвары, — прохрипел хозяин Деркоора. — Явились, стервятники. Учуяли поживу.

— Что же делать, батюшка? — высунулся Байгли. Страшные рассказы о северянах он слыхал, но на том холме, если не врут прознатчики, варваров жалкая горстка, против целого дерранского войска, испытанного и закалённого. — Прикажешь выстроить боевой порядок?

— Какой боевой порядок, остолоп! — зарычал старый сенор, замахнувшись на сына древком свёрнутого штандарта. — Расступиться! Дать им дорогу! Пусть делают что хотят!

— Но если они нападут…

— Если они нападут, — сенор сгрёб Байгли за воротник, притянул к себе, словно мальчишку, — разбегаться! И притом очень быстро! Я не желаю лишиться всего войска!

— Их же только…

— Неважно, болван! Я имел с ними дело, я знаю! Это не люди, это… это что-то иное, жуткое. Если б они хотели, то за считаные месяцы завоевали бы все десять королевств, а за год — и весь мир. Наше счастье, что им этого не нужно.

— А что же тогда?

— Если бы кто знал! Остаётся надеяться, что они тут не по наши души.

— А по чьи же?

Сенор Деррано промолчал. Байгли не дерзнул переспрашивать.

Осаждавшие не построились для боя. Вместо этого дерранцы приготовились «разбегаться», если потребуется.