преступлений делается у нас с именем Христовым на устах, но из этого не следует, что хорошо поступают и первые. В самом деле, попробуем продолжить эту притчу. Представим себе, что первый сын, раскаявшись, пошёл, но пошёл не один, а повёл с собой других людей. Дорогой он начинает ругать своего отца, говорить про него, что он обманщик, что он только эксплуатирует людей, что он отжил свой век и лишь напрасно тяготит землю; что он так долго пользовался всякими богатствами и преимуществами, что теперь на него работать не стоит. И вдруг все, кто шли за ним, поверят ему, согласятся с ним, остановятся и с недоумением спросят: «Так зачем же мы идём туда? Зачем нам идти дальше? Неужели только потому, что мы вышли, значит, нужно идти вперёд? Не лучше ли вернуться назад? Или сесть и остаться на полдороги?»

Что тогда ответит сын, хуливший своего отца?

Но, повторяю, фактически этого никогда не произойдёт, жизнью всегда будет двигать бессмертие, и претендующие на прогрессивность теории далее задерживающей реакционности не пойдут.

* * *

Всё мною сказанное касается вопроса о необходимости идеи бессмертия для сознания. Столь же необходима она и для совести.

«Бунт» Ивана Карамазова не может быть успокоен одной верой в бессмертие. Но вера в бессмертие есть краеугольный камень для того, чтобы могла найти свой покой больная человеческая совесть.

Иван Карамазов не может принять «гармонии», которая основана на человеческой крови и человеческих слезах. Он не может допустить, чтобы «прощение» успокоило его совесть. «Не хочу я, наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим её сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание своё; но страдания своего растерзанного ребёнка она не имеет права простить, не смеет простить мучителя, хотя бы сам ребёнок простил их ему! А если так, если они не смеют простить, где же гармония?»410

Он отказался бы от всей истины, от всей гармонии, если пришлось бы за это платить страданиями хотя бы одного ребёночка. «Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребёнка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискуплёнными слёзками своими к “Боженьке”».

И кто не согласится в этом с Иваном Карамазовым! Но ведь наша культура, наши телефоны и железные дороги покоятся не на «одной слезинке», а на море слёз411. Если бы можно было отвлечься от жизненных впечатлений и от гипноза «культурных завоеваний», заглянуть в глубь истекших веков, то перед нами бесконечной вереницей прошли бы миллионы измученных, истерзанных людей, и – если бы эти давно, когда-то жившие люди неотступно спросили нас, зачем они жили, зачем они страдали, – неужели кто-нибудь мог бы ответить им, что жгли их на кострах, сдирали с них кожу, отдавали на съедение диким зверям для того, чтобы мы теперь ездили 100 вёрст в час по железной дороге и говорили по телефону из Москвы в Петербург?.. Какой бы жестокой насмешкой звучал такой ответ! Наша совесть никогда не допустила бы такого издевательства. А разве мы, если бы мы жили 2000 лет назад, не сказали бы этим людям: идите на костры для блага последующих поколений? Но ведь эти последующие поколения мы! Почему же теперь мы отрекаемся от наших слов? Почему наша совесть так протестует против прямого ответа: вы жили и мучились для нашего благополучия?!.. И почему этот бессмысленный и цинический ответ может дать удовлетворение теперь, если мы перефразируем его и скажем: наша жизнь нужна для блага людей, которые будут жить в 2905 году?!..412

Как же выйти из всех этих противоречий?

Выход даёт христианство. Оно категорически заявляет: страданий не должно быть. Источник страданий – зло, грех. Грех есть результат свободного акта нашей воли, это есть нарушение высшей нормы свободным человеком. Гармония должна быть восстановлена. Но страдание вовсе не есть необходимый путь к этой гармонии.

Откуда возьмутся силы для такого восстановления? Они возьмутся из неиссякаемого источника жизни – Христа, через Его добровольное страдание, искупившее мир. Карамазов не хочет принять гармонии, если для неё необходимо предыдущее страдание ребёночка. И он прав. Но страдание есть ненормальная преграда на пути к гармонии, и гармония возможна не потому, что страдает ребёночек, а потому, что искупление спасло мир от следствия греха – страданий и смерти. Гармония, таким образом, восстановлена. Она завершится всеобщим воскресением, «ибо, – по словам апостола Павла, – как смерть через человека, так через человека и воскресение мёртвых»413. Христос был первый из воскресших людей и дал Своим воскресением прообраз грядущей гармонии. И всякий христианин твёрдо знает, что настанет время, когда восстанут из своих гробов все жившие и умершие люди, совершится тайна всеобщего воскресения, и наступит вечная жизнь вне времени, и всё разрозненное восстанет в нетленной гармонии и нетленной красоте… Всё враждебное Христу и царству Его будет побеждено, «ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои»… И смерть докончит тогда своё грозное шествие по пророческому слову апостола: «Последний же враг истребится – смерть».

Но возможно ли говорить обо всём этом, не предполагая тем самым факта нашего бессмертия? Бессмертие есть необходимая предпосылка такого построения, а это построение, в свою очередь, есть единственный выход для нашей совести, если она только не желает идти по человеческим трупам.

Может быть, скажут: положим, всё это так; положим, для нашей деятельности и жизни, какой она признаётся желательной, сейчас, действительно, необходима вера в бессмертие. Но следует ли из этого, что бессмертие есть факт? Может быть, следует другое? Может быть, самоубийца Достоевского прав и «соглашаться» жить не стоит? Законно ли создавать фантастическую грёзу о бессмертии только потому, что иначе жизнь не имеет смысла? Ну, и пускай не имеет… Почему из отчётливого представления, что жизнь, в теперешнем её виде, возможна только при идее бессмертия, следует вера, а не отчаяние?..414

Все эти вопросы совершенно справедливы. Но в настоящей статье я и не доказываю бессмертия. Я лишь требую логичности и определённости. Что-нибудь из двух одно: или бессмертие – и тогда жизнь, культура, стремление к общему благу, к идеалу и т. д. и т. д.; или смерть – и тогда застой, разложение, отсутствие каких-либо идеалов, бессмысленность стремления к общему благу. Нельзя служить двум господам – Богу и маммоне415.

Однако для тех, для кого вера в то, что жизнь должна идти по тому пути прогресса, по которому она идёт сейчас,