После того как рыба разложена на бетоне, происходит нечто совершенно непонятное. Во всяком случае это самая таинственная коммерческая операция, которую мне довелось наблюдать. На рынке появляются аукционисты. Они идут мимо рыбьих батальонов, делая пометочки в маленьких записных книжках, а следом за ними катится толпа потенциальных покупателей. Все выглядит исключительно пристойно — ни криков, ни оживленной жестикуляции, лишь изредка падает короткая фраза, смысл которой от меня ускользает. Создается впечатление, будто эти люди участвуют в какой-то непонятной заупокойной службе. Я предоставляю право другим иностранцам самостоятельно выяснять, что происходит в этот миг между рыбными аукционистами и их покупателями. Вы можете быть очень опытным человеком в других областях. Допускаю, что вам удастся сторговать на аукционе Кристи подлинного Рембрандта за сто тысяч фунтов, но бьюсь об заклад: вы не сможете купить ни единой трески на Рыбном рынке Абердина! Это не аукцион в общепринятом смысле слова, скорее уж какое-то тайное общество со своими ритуалами.

Но какова бы ни была формула происходящего действа, следует признать, что она очень эффективна. Прошло совсем немного времени — едва ли больше, чем понадобилось бы для простой пробежки по рынку, — и все эти кучи оказались проданными. Необъятное количество рыбы таяло на глазах — подобно сугробам на весеннем солнышке. Вот уже оголился асфальтовый пол рынка, скоро на нем не останется ни единой рыбины.

— И куда пойдет вся эта рыба? — поинтересовался я у того же служителя.

— Главным образом в Лондон.

— А сколько времени уйдет на транспортировку?

— Уже завтра утром лондонцы будут есть ее на завтрак.

Воистину, это производит впечатление. Вот он, звездный час Абердина!

4

Отель, в котором я остановился, очень большой. Центром оживленной многонациональной жизни служит просторная гостиная на первом этаже: примерно с семи вечера и до полуночи ее заполняют толпы приезжих гостей и местных франтов. Старый разбитый рояль орехового дерева возвышается в окружении позолоченных стульев, подобно ветхому мудрецу в компании недорослей. После того как часы пробьют двенадцать, на его пожелтевших клавишах останется целая батарея стаканов от виски — ну чем не памятник умершему веселью?

Снаружи, во тьме ночного Абердина, кипит жизнь. Несколько кинотеатров, дансинг и длинные мощеные улицы заполнены оживленными молодыми людьми: они прохаживаются туда и сюда, иногда встречаются друг с другом, на лицах то и дело расцветают улыбки. В толпе царит игривое настроение, добродетель на время позабыта.

В гостиной отеля тоже веяло скрытым пороком. Два коммивояжера развлекались способом, который никак бы не одобрили их работодатели, не говоря уже о женах. Они распивали виски с двумя хорошенькими барышнями, судя по всему, местными жительницами. В оправдание непутевых коммивояжеров надо сказать, что барышни были очень хорошенькими. С этим согласился бы даже пожилой мужчина добродетельной наружности, который сидел в уголке и украдкой поглядывал на веселившуюся компанию. Взгляд его то и дело останавливался на розовой диамантовой подвязке, которая с нахальной беспечностью красовалась над обтянутым шелком коленом прелестницы. Тут же в креслах расслабленно возлежали молодые люди со всех концов Англии и Шотландии. Сейчас, когда все дневные дела остались позади, они были очень даже не прочь устроить шумный кутеж. И устроили бы, если б нашли в себе силы подняться на ноги…

Часы пробили полночь. В зале появился изможденный мальчик-слуга. Он принял еще один заказ на виски и удалился, прихватив пустые стаканы с беспутного рояля. Здравый смысл наконец-то возобладал, и гости отправились спать. После себя они оставили густое облако табачного дыма, скомканные газеты, пустые стаканы, человека в кресле — по виду совершенного мертвеца, и непоколебимое убеждение в том, что «в гостях хорошо, а дома лучше».

А вот тот же самый отель на следующий день, в два часа пополудни. Зала, имевшая в полночь совершенно безнадежный вид, за это время успела, похоже, окунуться в колодец вечной молодости и обрести новую жизнь. Солнечные лучи бьют в окна и отражаются в начищенном паркете. Золотые стулья расставлены вдоль стен и своей чопорностью напоминают компанию ливрейных лакеев. Даже старый рояль-алкоголик в некотором роде вернул себе былую невинность. Широкий камин в псевдоадамсовском стиле очищен от пыли и приукрашен. На середине комнаты установлен небольшой письменный столик, а на нем уже приготовлены ручка с чернильницей, девственно чистая промокашка и Библия. В половине третьего здесь состоится свадьба.

Предвижу недоумение со стороны своих соотечественников. Англичане, наверное, самые романтичные люди на земле. Вопреки всем теологическим учениям, они до сих пор веруют, что браки заключаются на небесах, и не соглашаются праздновать столь важное событие нигде, кроме как в церкви. Даже бюро регистрации вызывает у них внутренний протест. Шотландцы лишены наших предрассудков. В Шотландии свадьбу можно организовать где угодно. Процедура бракосочетания упрощена до крайности: достаточно лишь, чтобы мужчина и женщина в присутствии свидетелей заявили о своей готовности стать мужем и женой. Ежегодно по всей Шотландии сотни свадеб играются в гостиных отелей. Кое-кто по-прежнему предпочитает пасторальную обстановку Гретна-Грин…

Постепенно начинают съезжаться гости. Стоящие у входа девушки щедро осыпают их разноцветными конфетти. Не щадят никого — ни случайных прохожих, ни кучку недовольных ротарианцев, вынужденных на время покинуть гостиницу. Метрдотель, который взял на себя функции главного церемониймейстера, стоит наготове с одежной щеткой и очищает костюмы гостей. Еврея, который пытался получить справку относительно поездов на Эдинбург, отсылают к коридорному. Мальчик-слуга усердно выметает конфетти, залетевшие в вестибюль отеля.

— Ну до чего глупый обычай, — негодует метрдотель. — Вон еще и дождь собирается, все налипнет к ступенькам, как разноцветная каша…

У входа останавливается автомобиль, из него выходит священник в сутане и шелковой шляпе. Интересно, неужели его тоже осыплют конфетти? Нет, не посмели! Священник поднимается по ступенькам — строгий, неприступный; к груди он, как щит, прижимает Библию. Преображенная гостиная потихоньку заполняется: почти все мужчины в пиджачных парах, женщины щеголяют в лучших вечерних туалетах. Священник с достоинством занимает место у стола и некоторое время возится с чернильницей. Тут он замечает, что подол его сутаны располагается слишком близко от растопленного камина. Непорядок! Молодые люди из числа приглашенных передвигают столик немного вперед. Теперь он стоит ровно на том месте, где вчера ночью сидели веселые коммивояжеры и обладательница подвязки.

Напустив на себя серьезный вид, метрдотель оборачивается к мальчишке-лифтеру и произносит торжественным тоном палача:

— Спустить вниз жениха! Комната номер тр-р-ридцать два!

И вот в зале появляются жених с шафером — оба потные и ужасно смущенные. Они становятся перед столиком лицом к священнику.

— Спустить вниз невесту! — командует тем временем метрдотель. — Комната номер пятнадцать!