— Постараюсьне заставлять тебя долго ждать, — обещал Джанни. — Измениммаршрут, — обратился он к шоферу. — Едем в отель «Плаза».

Фьямма сидела всередине голубого диванчика, сложив руки на коленях и не сводя неподвижноговзгляда с Джанни Штрауса, направлявшегося к ней по полутемному телезалу,совершенно пустому в этот час. На ней были «вареные» джинсы и голубая футболкас надписью «Я люблю Нью-Йорк». Ему казалось невероятным, что девочка с болезньюДауна проявила такую незаурядную изобретательность. Правда, надо было признать,что над ней здорово потрудились врачи. Всячески способствуя развитию ееприродных задатков, они совершили настоящее чудо и превратили Фьямму внеобыкновенное существо.

— Привет, —сказал Джанни, подходя к ней.

— Привет, —ответила она, не трогаясь с места.

— Ты хотеласо мной поговорить? Я пришел.

— Мама велеламне уйти, когда вы в первый раз пришли нас навестить. Но мне надо знать, что уменя за брат, которого я совсем не знаю. Я немножко путаюсь в словах, кажется,я что-то не так сказала, вы меня извините, синьор, — начала она.

Джанни сел вкресло рядом с ней и протянул ей руку для рукопожатия. Она в ответ протянуласвою.

— Радпознакомиться, сестренка, — улыбнулся он, блеснув очками в золотойоправе. — Я тоже немножко стесняюсь. Знаешь, мне сорок лет, и у меняплохой характер.

— Ну, характер— это такая штука, что тут никто не виноват. Это ведь от рождения,верно? — рассудительно заметила Фьямма.

— Я знал, чтоты есть, но ни разу тебя не навестил, — покаянно признался он.

— Мама мнееще не рассказала про нашего отца. То есть, я хочу сказать, про Петера Штрауса.Но она все время очень устает. Каким был наш отец, синьор? — строгательным простодушием спросила девочка.

— Он былвеликим человеком. Он очень любил Марию, а я ей завидовал. И моя матьтоже, — он сам поражался тому, с какой легкостью нашел общий язык с этоймалышкой.

— Когдакто-то умирает, его обязательно называют великим человеком, — возразилаФьямма.

— Мистральжив. Но он тоже великий человек.

— Это правда.Я думаю, мама может полюбить только особенного человека. Но вы мне так и несказали, какой был Петер, — напомнила она, возвращая его к волнующей еетеме.

— Он былвеликаном. Думаю, он весил больше ста килограммов. Настоящая гора. У него былисветлые волосы и голубые глаза. И он был очень строгий. Должен признаться, яего всегда побаивался. Он создал огромное богатство только благодаря своемуталанту. Он родился в бедном маленьком доме на реке Лиммат, в Цюрихе. Его отецработал в каменоломне, а мать была прачкой. Он не хотел учиться, говорил, чтоего всему научила жизнь. Когда ему было двенадцать, он сел в Генуе на торговыйпароход и отправился в Южную Америку. В тридцать лет он был уже богат и женилсяна моей матери. Она австрийка и сейчас живет в Инсбруке. Она была замечательнойпианисткой. Но их брак никогда не был счастливым. Когда отец умер, мнедосталось в наследство колоссальное состояние, и теперь я с трудом стараюсь егосохранить. Понимаешь, он был предпринимателем, а я нет. Беру ссуды в банках,чтобы залатать дыры, но стоит мне заткнуть одну, как тут же где-то открываетсядругая. Наверное, скоро я просто все продам. Что ты еще хочешь знать, Фьямма?

— Что это загород, где родился наш отец? — спросила она.

— Ты никогдане была в Цюрихе?

— Я была вомногих местах, но я не все хорошо помню. Как это говорят? Память — мое слабоеместо.

— У каждогоесть свое слабое место, — попытался утешить ее Джанни.

— У меня ихмного. Люди на меня глазеют, потому что я не такая, как другие. Я все времячувствую разницу между собой и остальными, но стараюсь быть похожей на них. Этопрямо наказание. Я очень устаю, потому что все время стараюсь. Когда явстречаюсь с незнакомыми, мне все кажется, что я сама не своя. Сейчас я ужеподросток. Мне двенадцать лет. Мама говорит, что это чудесный возраст. Но этонеправда. То есть, я хочу сказать, для меня это не так. Я все время стараюськазаться довольной. Каждое утро, когда я открываю глаза, мне так тяжелоначинать новый день. Мне надо делать зарядку, чтобы не растолстеть, а потомингаляции, потому что я легко простужаюсь. И никогда я не могу съесть то, чтомне нравится, потому что надо соблюдать диету. Конечно, это помогает: я хорошодышу, легко двигаюсь, и у меня нет ни капли жира. Но я никогда не станукрасивой, как моя мама. У меня на одну хромосому больше, чем нужно, затомногого другого мне не хватает. — Никогда раньше Фьямме не приходилосьдержать такую длинную и членораздельную речь.

Она говориламедленно, с трудом подбирая нужные слова. Потом, переведя дух, посмотрела начеловека в золотых очках. Он ничего не говорил и сидел, опустив глаза.

— Наверное, ясказала что-то не так, — прошептала она. — Извините меня, синьор.

Она поднялась сдивана, собираясь уходить. Он крепко схватил ее за руку, чтобы удержать.

— Не уходи,Фьямма. Не сейчас. Я тебя не знал, но я уверен, что наш отец гордился бы тобой.Ты молодчина.

— Моя маматоже так говорит, потому что она меня любит. А теперь мне правда пора идти.

— Мне жаль стобой расставаться. Если хочешь, мы скоро снова увидимся. Но только при одномусловии: если ты перестанешь называть меня синьором, — сказал Джанни.

— Япостараюсь, синьор, — обещала девочка.

Из холла гостиницыдо них донеслись возбужденные голоса.

— Уверяю вас,синьора, никто из нас ее не видел, — говорил кто-то.

— Адель, какты могла уйти и оставить ее одну? — Это был голос Марии, она сердилась набабушку.

— У этойдевчушки больше мозгов, чем ты думаешь. Раз она ушла, значит, были на топричины. Она вернется, не беспокойся, — мощный голос Адели перекрывал всеостальные.

— А если еепохитили? Если кто-то причинил ей вред? Надо сообщить в полицию, —взволнованно говорила Мария.

В эту минутуФьямма вышла из телезала. Следом за ней шел Джанни.

— Я здесь,мамочка, — простодушно сказала она.

Мария распахнулаобъятия, и Фьямма побежала к ней.

— Я хотелапознакомиться со своим братом, — прошептала она на ухо матери.

— Об этом мыпосле поговорим, — прервала ее Мария, крепко прижимая дочку к груди.

* * *

Мистраль быстропоправлялся. Природа наградила его несокрушимым здоровьем, и он хорошоподдавался лечению. Больше всего неприятностей ему доставляла голова, однако стечением времени боль стала слабеть и отступать.

Как-то, зайдя впалату, Мария застала его погруженным в мрачные мысли.