— Вы авантюристка, — хмыкнул Рябинкин, но операцию одобрил и подключил оперативников.

Обеспечив таким образом тыл, Мирослава занялась подробным инструктажем Делягина.

После каждой фразы она спрашивала его:

— Вы все поняли?

Он успокаивающе хмыкал:

— Уверяю вас, я не идиот.

Когда дело дошло до звонка Полянской, Матвей показал себя прирожденным артистом и так виртуозно сыграл свою роль, что Мирослава мысленно ему зааплодировала.

— Ну, как? — спросил он, положив трубку.

— Великолепно, — искренне ответила она и предупредила, — но расслабляться рано. Почивать на лаврах мы с вами сможем только после задержания Полянской на месте преступления.

— А вам не жалко ее? — неожиданно спросил Матвей.

— Жалко, — призналась Мирослава, — но выбора у нас с вами нет…

— Да? А я слышал, что выбор есть всегда.

— Отчасти это верно, — вздохнула она. — Ваш выбор лежит между задержанием Полянской и возможностью растить сына или жизнью в постоянном напряжении.

— А ваш? — спросил он, не сводя пристального взгляда с ее лица.

— Мой полегче…

— Так в чем же он? — нетерпеливо настаивал Делягин.

— Мне выбирать между жалостью и профессиональным долгом.

— А долг превыше всего? — усмехнулся он невесело.

Она кивнула, переплела пальцы и положила на них подбородок. Так они и сидели несколько минут рядом, притихшие и печальные.

Им казалось, что они думают каждый о своем. Но, в сущности, думали они об одном и том же, разве что формы мышления отличались слегка…

Вероника после разговора с Матвеем металась по квартире, как угорелая, все сшибая на своем пути. До звонка Делягина она была уверена, что решила все свои проблемы раз и навсегда.

За Анечку расплатилась по полной, да и Табачникова теперь не сможет ни шантажировать ее, ни даже свидетельствовать против нее.

Вероника была уверена, что больше об их договоре не знает никто. И вдруг эта гадина, уже будучи раздавленной, наносит ей удар в спину.

Как можно было предполагать, что зэчка откровенничает с мужем?! Это было немыслимо! Она бы и теперь не поверила, если бы Делягин не описал ей некоторые детали, о которых мог узнать только со слов жены.

О существовании Мирославы она не подозревала и не знала, что та, сложив обрывки скупой информации, домыслила картину в целом и вложила ее изложение в уста мужа Табачниковой.

Она не встревожилась и после того, как ей позвонила Алла и рассказала о посещении ее полицией.

Вероника знала, что Коршунова благодаря дружбе с Трофимовым будет постоянно дергать полицию, и та станет делать вид, что ищет виновных в гибели ее сынка. Но никогда не найдет ни исполнителей, ни тем более заказчицу, особенно после смерти Табачниковой. И вот, оказывается, в курсе дела муж зэчки.

«Что ж, — подумала Вероника, — выбора у меня нет, — Делягин должен замолчать».

Она стала мысленно перебирать детали разговора. Выходило, что Табачникова полностью ей не доверяла и, идя навстречу с ней для страховки, прихватила мужа.

Он говорил, что видел, как на стройке она столкнула Иру, и теперь требует денег за молчание. Денег! Опять денег! Ну, что ж, она расплатится и с ним.

Веронику успокаивало и то, что Делягин нездоров. Это даже хорошо, что идти куда-то он не может, в его квартире она может не опасаться невольных свидетелей. Делягин тоже не заинтересован в свидетелях…

В то, что назначенная встреча может быть ловушкой, Веронике в голову не пришло. Она считала, что муж зэчки — такой же бандит, как и жена. А разве преступники обращаются за помощью в полицию, тем более если на кону стоит большой куш? Предполагать подобное было бы не только нелепо, но и смешно.

Уверовав в то, что он и впрямь немощен, Вероника решила, что разделается с ним без особого труда. Отправляясь на встречу с ним, она положила в сумочку тяжелый старинный подсвечник, подарок свекрови, который она всегда тихо ненавидела, но избавиться от которого не решалась. И вот случай подвернулся…

К дому Табачниковой она приехала заранее и около часа сидела в машине, глядя на вход в подъезд.

День выдался ветреным и холодным, ни ребятни, ни пенсионеров во дворе не было, даже собачники не показывали носа.

Когда до назначенного срока оставалось пять минут, она вышла из машины и быстрым шагом, не оглядываясь, направилась к подъезду, поднялась по лестнице, нажала на кнопку звонка и прислушалась.

За дверью было тихо и лишь спустя несколько минут, когда Вероника уже начала нервничать и терять терпение, послышались шаркающие шаги, потом хриплый голос спросил:

— Кто там?

— Я, — отозвалась она, — мы с вами договаривались.

— Да, да.

Он открыл дверь.

Веронике показалось, что мужчина еле держится на ногах.

— Простите, — сказал он, — я что-то совсем расклеился, вы не закроете дверь сами?

Она кивнула, но дверь запирать вовсе не собиралась, и, когда он повернулся к ней спиной, и с трудом волоча ноги, сделал пару шагов по направлению комнаты, она вытащила тяжелый подсвечник и размахнулась. Но Делягин с не свойственной больному прытью увернулся, а двери шкафа и ванной распахнулись, и, к ужасу Вероники, из них высыпали мужчины в форме и без оной.

На ее запястьях звякнули наручники.

Неулыбчивый человек, представившийся следователем Рябинкиным, объявил ей бесстрастным голосом о задержании.

— Вы не имеете права! — выдохнула она минуту спустя.

— Еще как имеем, — отозвался он устало.

Когда все уехали, Мирослава ненадолго осталась с Делягиным.

Он держался молодцом, но она видела, как он сжал пальцы в кулаки, а потом спрятал их в карман, чтобы никто не заметил, что они дрожат.

— Я сейчас сварю кофе, — сказала Волгина и скрылась на кухне.

Сама она кофе не любила, но успела заметить, что Делягин предпочитает именно этот напиток.

Он, как привязанный, приплелся следом за ней, сел на табурет, а когда она поставила на стол кофе и тосты, спросил:

— Что же это вы с ними не уехали? Ведь это ваши лавры.

— Предположим, что лавры общие. И ваши они не в меньшей степени, может, даже в большей.

— Да ладно, — отмахнулся он.

— Вот и я так подумала, — поддержала его Мирослава, — пусть их пожинают правоохранительные органы. А мы с вами добились того, чего хотели.

Он кивнул и выдохнул:

— Тяжко мне.

— Я понимаю, — Мирослава осторожно дотронулась до его руки, — но помочь больше ничем не могу.