края (Кармир Ванк, Нахичевань, Шортепе, Шахтахты). Начиная с IV тысячелетия до н. э. «чайники» были распространены на всем Переднем Востоке (Медведская И.Н., 1978); встречены они и в слое Д Геойтепе. Эти сопоставления также подчеркивают тяготение памятников Юго-Восточного Закавказья к культурам Северо-Западного Ирана. Однако закавказская расписная посуда выглядит менее нарядной и парадной, нежели североиранская. Возможно, здесь сказались периферийное положение закавказских памятников и как следствие — проявление некоторого провинциализма.

Отдельно следует остановиться на сосудах с зооморфными мотивами и изобразительными сценами. На одном из кизылванкских сосудов — фигура птицы, изображенная в той же манере, что и на сосудах из поселений Геойтепе и Хафтавантепе (табл. 42, 23, 29, 32). На другом — между сетчатыми треугольниками изображение змеи (табл. 42, 13). Интересна фаллическая сцена, замыкающая широкий полихромный фриз, на крупном кизылванкском сосуде (Спицын А.А., 1909, рис. 48). Здесь друг против друга изображены фигуры мужчины и женщины с подчеркнутыми половыми признаками; поднятые кверху руки и согнутые в коленях ноги создают впечатление движения; сцена, скорее всего, воспроизводит ритуальный танец (табл. 42, 25).

Уникальной находкой остается крупный шаровидный сосуд из богатой могилы Шахтахты (Алекперов А.К., 1937, Цветная таблица). Его поверхность покрыта красным ангобом; на верхнюю же, большую часть нанесен светлый ангоб, поверх которого имеются три пояса росписи. Верхний — фигуры летящих птиц; средний — зооморфные сюжеты из цикла «звериный гон», где хищники нападают на диких коз, осла, быка и зубра, здесь же летящие птицы и сидящие орлы; нижний слой заполнен геометрическим орнаментом. Сосуды с подобными изображениями имели, бесспорно, культовый характер.

Наконец, большой интерес представляют фрагменты аналогичной посуды из поселения Кюльтепе II (Алиева В.Г., 1977, табл. IV); на них изображены человеческие фигуры, животные и летящие птицы. Часть культовой сцены сохранилась на обломке сосуда из слоя VI в Хафтавантепе. Здесь на фоне стилизованных деревьев и летящих птиц изображена упряжка из двух лошадей; ей противостоит фантастический лесной зверь с открытой клыкастой пастью; из его тела и пасти как бы вырастают деревья (табл. 42, 30). К сожалению, фрагментарность композиции не позволяет раскрыть ее символику.

Еще один уникальный сосуд происходит из третьего слоя Кюльтепе I. Это двуручная светлоангобированная плоская фляга с росписью красной и черной красками в виде шестилучевой звезды; между лучами — двуцветные птицеобразные фигурки. Композиция, бесспорно, несет смысловую нагрузку. Подобные сосуды в других местах Кавказа пока не зафиксированы. Вместе с тем сосуды-фляги бытовали на территории Ирана. Хорошо известны, в частности, расписные фляги из Нуристана (Godard А., 1931, p. 16, XVI), восходящие, скорее всего, к флягам из обеидского слоя XVIII Тепе Гавра (Morgan J., 1927, p. 89, fig. 129). Таким образом, и эта нахичеванская находка тяготеет к сосудам иранского круга.

В могильнике Кизыл Ванк, помимо сосудов, найдены украшения и предметы вооружения. К сожалению, их точная привязка к комплексам неизвестна. Это обсидиановые наконечники стрел, каменные булавы, бляшки, кинжалы листовидной и подтреугольной формы, втульчатое копье, кинжал переднеазиатского типа, золотые серьги. Часть предметов (обсидиановые стрелки, булавы, кинжалы, наконечник копья) имеет сходство с изделиями южнокавказских памятников периода средней бронзы, что подтверждает их временную связь. Определяющим же признаком является полихромная посуда, находящая аналогии только в североиранских памятниках. Выявление других ведущих признаков КВК возможно лишь после осуществления систематических раскопок на территории Юго-Восточного Закавказья, а также Северо-Западного Ирана; лишь тогда можно будет поставить вопрос о генезисе КВК, ареале ее распространения. Теория смены населения, повлекшая за собой появление в Иране полихромной посуды (Burton-Brown Т., 1951) требует серьезных обоснований.

При датировке КВК впредь до получения четких «привязок» и серий радиоуглеродных дат следует опираться на приведенные выше сопоставления с североиранскими поселениями, датирующимися временем 1900–1600 лет до н. э. Есть еще одно косвенное соображение в пользу ранней датировки памятников типа Кизыл Ванк. На фоне рассмотренных закавказских керамических комплексов периода средней бронзы кизылванкские сосуды выглядят архаичными и своим обликом (форма, широкие фризы, заполненные метопами) скорее могут быть сопоставлены с расписными сосудами кармирбердской культуры, нежели с керамикой других культур. На это отдаленное сходство в свое время обратил внимание и А.А. Мартиросян (Мартиросян А.А., 1964, с. 51). В противовес тенденции, рассматривающей эволюции росписи от монохромной (XX–XVII вв. до н. э.) к полихромной (XVII–XIV вв. до н. э.; Алиев В.Г., 1973, с. 174; 1977, с. 123, 133), он на конкретных примерах (в рамках кармирбердской культуры) показал факт их сосуществования. Условием для их объединения в одну культурно-хронологическую группу, с точки зрения автора, должен являться единый стиль росписи независимо от того, в какой цветовой гамме она решена.

Таким образом, косвенные данные позволяют считать, что эти родственные культуры (КБК и КВК) на каком-то этапе были синхронны. Финал первой предположительно падает на XIX–XVIII вв. до н. э. Учитывая даты североиранских памятников, можно думать, что КВК бытовала в течение XIX–XVII вв. до н. э. Однако мы допускаем, что получение новых данных может привести к уточнению названных хронологических границ.

Глава 9

Хозяйство, связи, элементы общественного строя

(К.Х. Кушнарева)

Предпринятый обзор южнокавказских археологических культур и групп однотипных памятников наглядно демонстрирует значительные успехи кавказоведения в создании того основного фонда, на базе которого возможны различные социально-экономические реконструкции. Как видно из характеристик культур, изученные памятники за редким исключением относятся к категории могильников, отражающих быт оставившего их населения в преломленном, опосредованном виде. Поселения же на Южном Кавказе, дающие важнейшую информацию для реконструкции экономики и общественного строя населения, изучены слабо. Вследствие этого любая попытка воссоздания названных сторон жизни может быть осуществлена лишь в первом приближении. Отсутствие массового материала с поселений заставляет с особым вниманием отнестись к таким косвенным данным, как природные условия районов расположения памятников, особенности топографии поселений, традициональность мест поселений и некоторых форм хозяйства, прослеживающихся вплоть до современной этнографической деятельности.

На фоне рассмотренных южнокавказских памятников выделяется локальная группа поселений протоколхской культуры, сформировавшихся в особой экологической среде; именно она с древнейших времен определяла характер экономики местного населения. Теплый и влажный субтропический климат с большим количеством среднегодовых осадков (1000–3000 мм) способствовал сохранению здесь консервативных методов ведения хозяйства. На ряде небольших многослойных поселений хуторского типа (Анаклия I и II, Носири, Наохваму, Намчедури и др.) открыты остатки срубных построек, напоминающих деревянные жилища террамар Северной Италии. Поселения имели незащищенный характер; окружающие их рвы имели дренажные функции и противостояли заболачиванию прилегающих земельных участков. Традиционные срубные постройки, называемые у колхов «джаргвали», сохраняются здесь и поныне.

На земледельческий характер хозяйства указывают каменные мотыги «сочи-адлерского типа» (Носири, Мачари), восходящие к IV–III тысячелетиям до н. э. Широкое использование с начала II