— Понимаешь ли, Язон, Мария вскормила тебя грудью, но она не рожала тебя. Теперь ты должен знать правду, — добавил Хайрон словно через силу, закашлялся вдруг и замолчал надолго, видимо, давая Язону возможность переварить услышанное.

Но Язон-то, конечно, воспринял все спокойно. В конце концов, какая разница, кто он по крови. Родная мать и родная планета давно уже стали для него понятиями абстрактными. Зато на лице у Меты неожиданно отразилось самое искреннее удивление.

«Странно, — подумал Язон, — с каких это пор пиррянку начали волновать проблемы родственных отношений?»

А Хайрон вдруг обратился именно к ней:

— Мета, ты помнишь свою мать?

— Очень плохо, мне было пять лет, когда она погибла. Ее звали Окайра.

— Правильно, — неожиданно сказал Хайрон. — Окайра — моя дочь. Я узнал тебя, Мета, ты очень на нее похожа.

Язон вздрогнул. Почва реальности вновь уходила у него из-под ног.

— Так это что же, мы едва не занялись кровосмесительством? — вырвалось у него.

— Нет, Язон, успокойся. Ты мне не родной сын, и теперь как раз настало время рассказать об этом.

— Планета называлась Иолк. Десятая по счету в системе белого гиганта Гелио в шаровом скоплении близ центра Галактики. Подробности можно найти в любом справочнике. А коротко говоря, жаркая планета. На экваторе жить нельзя, да и негде там — вода кругом, горячая, как в чайнике. На полюсе, только на одном, на северном — большой материк. Его и заселили. Не очень давно, лет пятьсот назад по местному счету, может, и меньше. Странно это все, но так люди говорят. А люди на Иолке чудные поселились. Техника у них вся, как и положено, потихонечку в негодность пришла, а от новых поставок они отказались. Космодром не строили. Все желающие посетить планету Иолк, будьте добры, приводняйтесь в океан, благо он большой, и попасть в него несложно. А дальше — есть флот (парусный, весельный, в общем, деревянный), который встретит долгожданных гостей вином и мясом, а в незваных может и из пушек пальнуть. Что такое порох, на Иолке не забыли, делать его продолжают по сию пору. Еды на планете всегда было много, природа не обделила единственный материк ничем. Так что никакого прогресса тамошним людям особо и не требовалось. Все эти пять веков ничего по большому счету не менялось, правда, со временем поделились первопоселенцы на две категории: на патрициев, пользующихся всеми остатками техники, даже космической связью, и рабов, которым не то что к машинам, к лошадям приближаться не дозволяли. И так век от века — рабы работают, патриции наслаждаются жизнью, однако — что характерно — и те и другие сыты, и те и другие живут семьями, растят детей, и те и другие время от времени принимают участие в кровавых турнирах со смертоубийством, где выживают сильнейшие. А еще патриции, в отличие от рабов, устраивают иногда дворцовые перевороты, и тогда одна семья сменяет у власти другую, или — того хлеще — сын сбрасывает с трона отца, брат брата, дядя племянника. Такие нравы у них.

Ну вот. А с полвека тому назад правил на Иолке король Айзон, сын великого Крета. Крет был очень популярен в народе. Прямой потомок первопоселенцев, он едва ли не единственный из правителей Иолка пытался возродить на планете если не материально-технические, то хотя бы морально-нравственные основы цивилизации. Сын пошел дальше отца, тем более что власть получил не по наследству, а в результате очередного переворота. Айзон провозгласил мир и покой на планете, вечную власть своей династии, отмену кровавых турниров, равные права для всех, контакты с богами из космоса и тому подобное. Не всем — ох далеко не всем! — понравились такие перспективы.

Был у Айзона брат по матери — Фелл, сын Пойсона, того, что командовал морским флотом на планете Дельфа. Так Феллу особенно не понравились новые веяния. Сам он тоже к власти стремился и считал, что для этого все средства хороши. Недолго думая, перерезал он всех верных соратников Айзона, а самого короля — родственник все-таки! — пощадил, но заставил жить в городе как простого раба.

Тут у Айзона как раз сын родился. Имя ему дали Даймед. А местные пророки сразу предрекли большое будущее. Ну разве такое утаишь от нового короля-диктатора? Фелл, конечно, озаботился, большую угрозу для себя почувствовал, грядущую опасность, исходящую от этого мальчика. Он был мерзавцем, и перед чем не останавливался, и об этом знал любой на Иолке. Так что Айзон решил опередить своего жестокосердного брата. Он объявил о смерти ребенка и даже устроил пышные похороны. Похороны провели за счет городской казны, всетаки бывшего короля еще многие в Иолке помнили. Я не оговорился: главный, столичный город называется у них так же, как и планета, Иолк. И хотя торжественное погребение сына раба противоречило законам этого мира, Фелл согласился на подобное мероприятие, ведь для него это был праздник. Наивный Фелл думал, что издевается над бывшим королем, но получилось-то все наоборот: король Айзон перехитрил его.

Мальчика Даймеда он передал на воспитание мне. А я принял младенца как родного и дал ему новое имя, созвучное имени отца — Язон. А вот второе имя подсказали мне мудрецы — динАльт.

А теперь спроси, откуда я все это знаю.

Рука Язона сама собою нырнула в карман, и он закурил раньше, чем Мета успела что-либо сказать. Пиррянам нет равных в быстроте действий, а со словами у них отношения посложнее. Не дружат они со словами.

«А теперь, говорит, спроси…»

Да в этом месте рассказа старика Хайрона Язон так и так не сумел бы удержаться от вопроса.

— Ну и как ты там оказался, отец?! — воскликнул он, едва лишь выдохнув дым после первой затяжки. — Это ж подумать только: где Иолк и где Поргорсторсаанд!

— Вот именно — где! — не совсем понятно прореагировал Хайрон и надолго замолчал.

Только пропустив еще стаканчик и вдумчиво разжевав отправленный следом соленый корешок конской моркови, он сплюнул в миску жесткие волокна и неторопливо продолжил:

— Однажды, я был тогда еще совсем молодым — не буду говорить, сколько лет назад — у северного подножия горы Билион, в старом хвойном лесу, что и в те времена был уже очень густым, ко мне подошел мудрец и спросил: «Хочешь увидеть место, откуда появляются на нашей планете диковинные звери?» «Хочу, — ответил я простодушно. Но тут же добавил: — А военные не узнают, что я разговаривал с тобой?» «Нет», — сказал он, и я ему сразу поверил, ведь все же знали: мудрецы никогда не лгут. Мы долго поднимались почти на самую вершину горы, продираясь через заросли колючего кустарника, протискиваясь в узкие расщелины, и наконец попали в довольно-таки просторную пещеру. Когда глаза постепенно привыкли к полумраку, я понял, что в самом дальнем углу притаилось нечто. Оно было таким черным, что не только отблески моего факела, но и могучий луч космодесантного фонаря, оказавшегося вдруг в руках у мудреца, не справлялся с подобной темнотою, утопал в абсолютном мраке, как золотая цепочка в банке чернил.