Но сколько ни ждал, Фукаэри не появлялась. Усикава забеспокоился. Может, вышла через другие двери? Но у этого супермаркета, насколько он знал, выход только один, на улицу. Значит, просто застряла у прилавков. Усикава вспомнил, как сосродоточенно она изучала пучок салата, и решил подождать еще немного. К остановке подошел уже третий автобус. Все уехали, Усикава опять остался один. Он ругал себя за то, что не захватил газету — за ней удобно прятать лицо. Когда следишь за кем-то на улице, журнал или газета — предметы первой необходимости. Но делать нечего. Слишком быстро пришлось выбегать из квартиры.

Из дверей супермаркета Фукаэри вышла в три тридцать пять. И все так же торопливо зашагала обратно, даже не глянув на остановку. Выждав немного, Усикава двинулся за ней. Прижимая к груди увесистые пакеты с продуктами, она скользила по тротуару легко и стремительно, как водомерка по луже.

Удивительное создание, думал Усикава, следуя за Фукаэри. Наблюдать за ней — все равно что разглядывать редкую бабочку из заморской страны. Просто разглядывать, и все. Трогать нельзя. Коснешься — тут же утратит всякую живость, краски ее потускнеют, и сон о заморской стране оборвется.

В то же время Усикава пытался решить: докладывать ли «Авангарду» о том, что он вычислил, где прячется Фукаэри? Сложный вопрос. Если выдать Фукаэри сейчас, возможно, ему зачтется несколько баллов. По крайней мере, хуже не будет. Да, он мог бы продолжить слежку за Фукаэри и показать заказчику, что не сидит на месте, а добывает ценные данные. Но при таком повороте не исключается, что он упустит шанс найти Аомамэ, а ведь заказали ему именно это. И тогда все его усилия пойдут прахом. Что же делать? Руки в карманах, с шарфом на пол-лица, Усикава следовал за Фукаэри на еще большем расстоянии, чем прежде.

А может, я тащусь за этой девчонкой просто потому, что мне нравится на нее пялиться? — спросил он себя. Да, при виде этой хрупкой фигурки с пакетами в обнимку и правда сдавливает грудь. Словно зажимает между двумя стенами — так, что дальше уже не протиснуться. Дыхание перехватывает, как при теплом, но ураганном ветре. Странное, не ведомое доселе чувство.

Ладно, решил Усикава. Пока оставим девчонку в покое. И, согласно генеральному плану, сосредоточимся на Аомамэ. Все-таки она — убийца. Какие бы причины ни подвигли ее на это, наказание она уже заслужила. И уж ее-то он готов передать в руки «Авангарда» без сожаления. То ли дело эта юная худышка — хрупкое молчаливое существо, обитающее глубоко в лесной чаще. С крылами, прозрачными, как тень души. Полюбуюсь со стороны — и хватит.

Прижимая бумажные пакеты к груди, Фукаэри исчезла в подъезде, и Усикава, выждав с полминуты, вошел за ней следом. Вернувшись в квартиру, снял шапку, размотал шарф и снова уселся перед камерой. Щеки обветрились и замерзли. Он выкурил сигарету, глотнул минералки. В горле першило так, будто он объелся каких-то специй.

Смеркалось, загорались уличные фонари. Вот-вот начнут возвращаться с работы жильцы. Не сняв пальто, Усикава держал в руке пульт дистанционного управления и пристально следил за входом в подъезд. Воспоминания о солнце таяли с последними его лучами, и пустая квартира быстро остывала. Эта ночь обещала быть холоднее вчерашней. Пожалуй, стоит заглянуть в магазинчик бытовых приборов возле станции, купить обогреватель и электрическое одеяло.

Эрико Фукада снова вышла из подъезда без четверти пять. В тех же джинсах и черном свитере, но уже без кожаной куртки. Ее грудь, довольно большую для хрупкой фигуры, обтягивал тесный свитер. Разглядывая девушку в видоискатель, Усикава вновь поймал себя на том, что задыхается от волнения.

Раз не надела куртку — значит, далеко не собиралась, рассудил Усикава. Как и в прошлый раз, выйдя из подъезда, Фукаэри остановилась и, прищурившись, поглядела куда-то на верхушку столба. Сумерки сгущались, но, если напрячь зрение, окружающие предметы еще не терялись во мраке. С полминуты она словно что-то искала — но так, похоже, и не нашла. Вот она перестала разглядывать столб, по-птичьи дернула головой, огляделась. Усикава нажал на кнопку. Снято.

Будто услышав щелчок, Фукаэри повернулась к камере. И в окошечке видоискателя оказалась с Усикавой нос к носу. По крайней мере, сам он видел ее лицо крупным планом через объектив. Она пристально смотрела на него, и ее черные, как смоль, зрачки глядели прямо в глаза Усикаве, сидевшему по эту сторону камеры. Прямой визуальный контакт? Усикава сглотнул. Да нет же, так не бывает. Оттуда, где она сейчас, заметить его невозможно. Объектив замаскирован, а полотенце, которым обмотан затвор, отлично глушит щелчок. И тем не менее Фукаэри стояла у подъезда и глядела точнехонько на него — рассеянно и бесстрастно, как ночная звезда на безымянный гранитный утес.

Очень долго — Усикава не понял, сколько именно, — они смотрели друг на друга. Наконец Фукаэри развернулась и быстро вошла обратно в подъезд. Так, словно увидела все, что ей было нужно. Когда она исчезла, Усикава с шумом выдохнул, подождал немного — и лишь потом набрал полные легкие воздуха. Такого холодного, что в грудь изнутри будто впились миллиарды шипов.

Как и накануне вечером, жильцы дома один за другим, вернувшись с работы, заходили в подъезд под лампой, горевшей над дверью. Но Усикава больше не смотрел в объектив. И рука его не сжимала кнопку на пульте. Взгляд этой девчонки, искренний и бескомпромиссный, казалось, выкачал из него все силы. Черт бы побрал этот взгляд. Он пронзал Усикаву насквозь и выходил наружу меж лопаток.

Она знает, что за нею следят. Что ее снимают скрытой камерой. Неизвестно, как поняла, но знает. Очевидно, у этой девочки сверхчутье…

Ему захотелось виски. Налить себе полстакана и выпить залпом. Он даже решил купить спиртного в магазинчике неподалеку. Но потом передумал. Ну выпью, спросил он себя, и что изменится? Она увидела меня с противоположной стороны камеры. Эта красотка уже разглядела приплюснутый череп и грязную душу мерзавца, украдкой фотографирующего ни в чем не повинных людей. Пей тут, не пей — сей факт уже не изменится.

Усикава отошел от камеры, сел на пол, опершись спиной о стену, и вгляделся в темный, покрытый пятнами потолок. Душа заполнилась пустотой. Так одиноко ему не было в жизни еще ни разу. Он вспомнил дом в Тюоринкане, газон во дворе, собаку, жену, дочерей. Солнце, которое тогда над ними сияло. И подумал о генах, которые передал собственным детям, — носителях приплюснутой головы и мелкой, грязной душонки.

Как ни старайся тут что-либо изменить — бесполезно. Все свои козыри он уже израсходовал. Да и козырей-то особых не было. Просто он очень старался играть по максимуму даже теми картами, что ему выпали. Включал мозги на полную мощность, делал разумные ставки и побеждал. Поначалу все шло неплохо. Но теперь у него не осталось ни карты. Лампа на столе погашена, все игроки куда-то исчезли.

В итоге за весь этот вечер он не сделал ни одной фотографии. Просто сидел, опершись спиной о стену, курил одну за другой «Севен старз» и закусывал консервированными персиками. В девять почистил зубы в ванной, потом забрался в спальник и, дрожа от холода, попытался заснуть. Ночь и правда обещала быть жутко холодной. Но дрожал он не столько от холода. Дикий озноб, казалось, исходил из самого его организма. Куда я собираюсь дальше? — спрашивал он себя в темноте. — И откуда здесь вообще появился?