— Но меня удивляет, матушка, что вы работаете, будучи настоятельницей такого богатого монастыря.

— У нас все работают, — ответила игуменья. — Поэтому монастырь и богат… Но я думаю, вы не за тем пришли сюда, чтобы говорить мне приятные речи, — и она кивнула здесь на Марию.

Глеб сказал:

— Наша девочка заболела. Ее мучит кашель. У нее болит грудь.

— Откуда она у вас? — настоятельница заглянула в лицо Марии. — Я вижу, хоть недуг и наложил отпечаток ей на чело, но она прекрасна, как ангел.

— Это долгая история, — уклончиво ответил Глеб.

— И все же…

— Мы нашли ее на дороге. Там был мор…

Серьезно взглянув на Глеба, игуменья сказала:

— На дороге ее, болящую, вы нашли, на дороге, болящую, и оставите.

Глеб с грустью покачал головой:

— Нам бы не хотелось оставлять ее.

И Волк подал голос:

— Нет! Никогда!..

Щелкун разочарованно прищелкнул языком и ничего не сказал.

Руки игуменьи замерли:

— Вы же не хотите, чтоб она умерла?..

— О чем вы говорите, матушка!..

Пух опять полетел в корзинку. Голос игуменьи стал жестким:

— Эта девочка не выдержит тягот пути. Я вижу: она сейчас тяжело больна. И если вы не оставите ее здесь, в монастыре, то через день-другой закопаете при дороге.

Глеб спросил:

— Вы возьметесь лечить ее?

— Да.

— Тогда мы подождем за оградой.

Игуменья покачала головой:

— Долго же вам придется ждать. Выздоравливать эта девочка будет медленно.

— Мы подождем, — сказали побратимы.

— Полгода? Год?..

— Так долго? — удивился Глеб.

Игуменья объяснила:

— Уж если у девочки заболело в груди…

Глеб размышлял с минуту. Деваться им было некуда. Мария сгорала на глазах. Он сказал:

— Постарайтесь ее вылечить… Мы можем заплатить… Эта девочка очень дорога нам.

Настоятельница кликнула какую-то молодую монашенку и велела ей продолжить щипать пух.

А Глебу сказала:

— Идем за мной в келью.

Побратимы, оставленные во дворе, сели ожидать на камни.

По террасе, опять же увитой виноградом, настоятельница повела Глеба к кельям. Отворила дверь одной из них. Глеб вошел.

Это была чистенькая, побеленная известью светелка. Очень маленькая. Для Глеба — тесная. Узкое ложе у стены; на подоконнике под стрельчатым окном — какая-то книга. На доске — живописный лик Бога.

Глеб осторожно положил Марию на ложе. Но девочка в этот миг проснулась, заплакала и потянула к нему руки. Тогда Глеб стал на колени и обнял лежащую Марию. Та успокоилась и опять уснула. Однако сон этот не был спокойным. Приступ кашля тут же прервал его.

— Глеб! Глеб, где ты?.. — звала Мария.

Настоятельница знаком велела Глебу отстраниться, а сама прижалась ухом к груди девочки. Долго слушала.

Потом, поднявшись, настоятельница сказала:

— Поставить ее на ноги будет не просто.

Глеб понял ее слова по-своему и достал из сумки гривну серебра.

Монахиня покачала головой:

— Мне не нужно денег.

Глеб пожал плечами и протянул ей на ладони красивое, тонкой работы серебряное кольцо:

— Возьмите хоть это. Мне нечего больше дать.

Настоятельница улыбнулась:

— Ей на пальчик надень это кольцо.

Глеб повиновался. Кольцо оказалось великовато Марии. Тогда монахиня сняла его с пальца девочки и положила на книгу:

— Когда эта девочка подрастет, сама его наденет. Быть может, почтет за великое богатство.

Глеб не понял, что имеет в виду монахиня. Он с грустью сказал:

— Я приду завтра.

Игуменья не ответила.

Они вышли из кельи.

Завидя их, побратимы поднялись и вопросительно посмотрели на Глеба. Но тот отвел глаза. Ему нечего было сказать.

Игуменья хлопнула в ладоши, и к ней тут же подошли две совсем юные монашенки. Игуменья отдала им распоряжения по-гречески, и девушки бросились их исполнять.

Монахиня повернулась к Глебу:

— Как зовут эту девочку?

— Мария.

Та кивнула:

— Хорошо. Мы уже начали готовить лекарства. Я думаю, Мария поправится. Молитесь за нее. И… вы не забыли дорогу из монастыря?

Глеб и побратимы поклонились настоятельнице и благодарили ее. Потом, часто оглядываясь, пошли к выходу.

Игуменья опять зажала коленями козу и продолжила выщипывать пух. Коза жалобно блеяла…

Глеб, Волк и Щелкун провели эту ночь неподалеку от монастыря. Едва рассвело, они поднялись и скоро уже были у знакомых, обитых медью ворот.

Щелкун спросил:

— Не рано ли мы явились?

Волк ответил:

— Лишь бы не поздно.

Глеб постучал.

Через некоторое время оконце опять со скрипом приоткрылось, и в нем появилось лицо той же привратницы.

— Как там Мария? — спросил Глеб.

— Девочке стало лучше, — сухо ответила привратница.

— Пусти нас! — просили побратимы.

— Не велено, — и привратница захлопнула окошко.

Сколько ни просили, сколько ни кричали у ворот и ни стучали в дверь Глеб, Волк и Щелкун, их не пустили. Им даже больше не ответили. Можно было подумать, что монастырь вообще вымер.

Волк сказал:

— Это она вчера верно заметила: мы нашли Марию на дороге — на дороге и потеряли.

Глеб вздрогнул, поглядел на Волка с обидой:

— Ты ошибаешься! Мы не потеряли ее. Мы сюда еще вернемся…

— Вернемся, конечно, — поддержал Щелкун, — если останемся живы. Слышали, что болгары говорят? Смутные настали времена…

Они сели на коней и быстро поскакали на юг.

В городе Преславе побратимы впервые увидели крестоносцев. Часть из них пришли сюда от Дуная, по коему спустились на кораблях, другие избрали сухопутную дорогу.

Совсем не такими представлял себе Глеб крестоносцев. Он увидел, что массы их не вполне даже походят на войско, а скорее напоминают переселенцев или беженцев или кочевую половецкую орду. Эти люди, вооруженные чем попало, а многие вообще не вооруженные, обыкновенные крестьяне, городские мастеровые — обнищавший люд, — с женами и детьми, со стариками, с домашними животными, на телегах, в крытых кибитках, а то и просто пешком, во множестве двигались по дорогам. Редкие из мужчин могли без оговорок сойти за воинов. Исхудавшие, измученные долгой дорогой, опаленные жарким солнцем, эти люди являли собой зрелище унылое.