Я даже не сразу понял, что имеет в виду этотмерзавец. Потом до меня дошло! Он вообразил, что вы, моя драгоценная Эмили,погибли? Это вы, беременная, выпали из коляски и расшиблись насмерть? Если бы яне был так возмущен, я расхохотался бы свихнувшемуся дипломату в лицо! Говоритьтакое — и как раз тогда, когда Вы с нетерпением ждете меня под лазоревым небомрайских островов! С каждым часом я все ближе к Вам, моя нежная Эмили. Теперьуже никто и ничто меня не остановит.

Только — странное дело — я никак не могувспомнить, почему и как Вы оказались на Таити, да еще одна, без меня? Уж,верно, были на то какие-нибудь веские основания. Неважно. Мы встретимся, и Вы,милый друг, мне все объясните.

Однако возвращаюсь к своему рассказу.

Поднявшись в полный рост, который вдругоказался не таким уж маленьким (поразительно, как много здесь зависит от осанкии посадки головы), миссис Клебер сказала следующее — обращалась онапреимущественно к Фандорину:

«Все, что вы здесь наплели, — полнейшийвздор. Ни одного доказательства, ни одной прямой улики. Сплошь предположения ини на чем не основанные догадки. Да, мое подлинное имя — Мари Санфон, но ниодин суд мира еще не мог предъявить мне обвинения. Да, на меня часто клеветали,против меня плели козни многочисленные враги, не раз на меня ополчалась самасудьба, но у меня крепкие нервы, и сломить Мари Санфон непросто. Я виновнатолько в одном — что без памяти полюбила преступника и безумца. Мы тайнообвенчались, я ношу под сердцем его ребенка. Это он, Шарль, настаивал насохранении нашего брака в тайне. Если мой проступок является преступлением — чтож, я готова предстать перед судом присяжных, но можете быть уверены, мсьедоморощенный сыщик, что опытный адвокат развеет все ваши химеры, как дым. Что,собственно, вы можете мне предъявить? То, что в юности я жила в монастыре серыхсестер и облегчала муки страждущих? Да, мне случалось делать уколы, ну и что стого? Из-за душевных терзаний, вызванных навязанной мне конспирацией, из-затрудно протекающей беременности я пристрастилась к морфию, но теперь я нашла всебе силы избавиться от этой пагубной привычки. Мой тайный, но, учтите, вполнезаконный муж настоял, чтобы я отправилась в плавание под вымышленной фамилией.Так появился мифический швейцарский банкир Клебер. Меня очень мучил этот обман,но могла ли я отказать любимому? Я ведь не подозревала о его второй жизни, оего пагубной страсти, наконец, о его безумных планах!

Шарль сказал, что ему как первому помощникукапитана не пристало брать с собой в плавание супругу, однако пережить разлукусо мной он не в силах и волнуется за здоровье нашего дорогого ребенка, поэтомубудет лучше, если я отправлюсь в рейс под вымышленным именем. Что же здесьпреступного, спрошу я вас?

Я видела, что Шарль не в себе, что егоодолевают какие-то неведомые мне страсти, но мне, конечно, и в страшном сне немогло привидеться, что это он совершил то кошмарное преступление на рю деГренель! И я понятия не имела, что он — сын индийского раджи. Для меня шок, чтомой будущий ребенок, оказывается, на четверть индиец. Бедный малютка, сынбезумца. У меня не вызывает сомнений, что Шарль в последние дни был простоневменяем. Разве мог психически нормальный человек предпринять попытку погубитькорабль? Это поступок явно больного человека. Разумеется, я знать не знала обэтом бредовом плане!»

Тут Фандорин перебил ее и с гнусной усмешечкойспросил: «А ваш плащ, заботливо уложенный в саквояж?»

Миссис Клебер — нет, мисс Санфон — то есть,мадам Ренье… Или мадам Багдассар? Я не знаю, как правильно ее называть. Хорошо,пусть остается миссис Клебер — так привычней. Итак, она ответила инквизитору сбольшим достоинством: «Видимо, муж подготовил все к бегству и собиралсяразбудить меня в последнюю минуту».

Фандорин не унимался. «Но ведь вы неспали, — сказал он с высокомерной миной. — Мы проходили по коридору ивидели вас. Вы были полностью одеты и даже с шалью на плечах».

«Да, непонятная тревога лишила менясна, — ответила миссис Клебер. — Видно, сердце почувствовало неладное…Странный озноб не давал мне согреться, и я набросила шаль. Это преступление?»

Я был рад видеть, что добровольный прокурорстушевался. А обвиняемая со спокойной уверенностью продолжила: «То, что я якобыпытала другого безумца, мсье Гоша, — это уж вообще за граньюправдоподобия. Я сказала вам правду. Старый болван свихнулся от алчности иугрожал мне смертью. Сама не знаю, как мне удалось все четыре выстреланаправить в цель. Но это чистейшая случайность. Должно быть, само Провидениенаправляло мою руку. Нет, сударь, здесь у вас тоже ничего не выйдет».

От самодовольства Фандорина не осталось иследа. «Позвольте, — заволновался он. — Но ведь мы нашли платок! Это выспрятали его под ковер!»

«Еще одно бездоказательное утверждение, —отрезала миссис Клебер. — Платок, конечно же, спрятал Гош, похитив его у моегобедного мужа. И, несмотря на все ваши мерзкие инсинуации, я благодарна вам,сударь, что вы вернули мне мою собственность».

С этими словами она спокойно поднялась,подошла к столу и взяла платок!

«Я — законная супруга законного наследникаИзумрудного Раджи, — объявила эта поразительная женщина. — У меня имеетсясвидетельство о браке. В моем чреве — внук Багдассара. Да, мой покойный мужсовершил ряд тяжких преступлений, но какое это имеет отношение ко мне и кнашему наследству?»

Тут вскочила мисс Стамп и попыталась выхватитьплаток у миссис Клебер.

«Владения и имущество брахмапурского раджиконфискованы британским правительством! — весьма решительно заявила моясоотечественница, и не признать ее правоту было невозможно. — Этоозначает, что сокровище принадлежит ее величеству королеве Виктории!»

«Минутку! — вскочил наш добрейший докторТруффо. — Хоть я и итальянец по рождению, но я гражданин Франции ипредставляю здесь ее интересы! Сокровища раджи являлись личным достоянием семьии брахмапурскому княжеству не принадлежали, а стало быть, их конфискация незаконна!Шарль Ренье стал французским гражданином по собственной доброй воле. Онсовершил тягчайшее преступление на территории своей страны. Подобное злодеяние,к тому же содеянное в корыстных целях, по законам Французской республикикарается отчуждением личного имущества преступника в пользу государства.Отдайте платок, медам! Он принадлежит Франции». И тоже весьма воинственноухватился за край платка.

Возникла патовая ситуация, и коварный Фандоринею воспользовался. С византийской хитростью, присущей его нации, он громкосказал: «Это серьезный вопрос, требующий разбирательства. Позвольте мне какпредставителю нейтральной державы временно изъять платок, чтобы вы не разорвалиего на части. Я положу его вот сюда, пусть он будет на некотором отдалении отконфликтующих сторон».