Старик после того, как взял меня в ученики, только первые три месяца работал, показывал, что делать, а потом я сам, и только сам, он лишь на словах объяснял. Основы за эти три месяца он мне дал, дальше я просто опыт нарабатывал, приходя со сложными вопросами к нему. К концу года такие вопросы практически сошли на нет, я действительно теперь мог ремонтировать любое оружие. Какой только хлам к нам не несли, даже дуэльные дульнозарядные пистолеты были! Именно ремонтировать меня учили, однако я знал, что при необходимости старик из кучи хлама легко может собрать фактически какое угодно оружие, включая пушку. Думаю, я тоже. Просто ещё не пробовал, а он меня этому не учил, на мой вопрос он ответил, что это само придёт с опытом. Дар творчества у меня есть, возможно, создам своё оружие и нареку своим именем.

Так вот, помимо обучения ремонту, старик с первых же дней занимался мной в применении этого самого оружия. Оружейник оказался ещё и в этом настоящим мастером. Рапира? Теперь я могу взять первый разряд по фехтованию, но в боевом. Меня учили не спортивному фехтованию, а как быстро и изящно умертвить соперника, объясняя все уязвимые места. Меч был, сабли, ножики разных видов, включая метательные, кортики, кинжалы. Бой с щитом, бой с копьём, секирой. Разве что с палицей не было, нам их чинить ни разу не приносили. Огнестрельное оружие почти всё, включая мой подарок старику, тот его берёг. Патронов для ТТ, конечно, не было, но в мастерской можно было сделать всё, что угодно, включая боезапас. Так что патроны я сам делал, и мы расстреливали их время от времени. Но это только ТТ, а коллекция оружия у старика была вполне приличной. Он мне объяснил, что начал её собирать ещё до начала войны с Советским Союзом, однако в сорок четвёртом он получил ранение на Восточном фронте и был отправлен в госпиталь, а коллекция осталась в ремонтном фургоне. Потом была Франция, схватки с американцами, плен, освобождение и уже мирная жизнь в Париже. Даже как-то не верилось, что старик был самым старым солдатом в германской армии, на момент ранения ему давно перевалил за шестой десяток лет. Во Франции он начал снова собирать коллекцию, поэтому становится понятным, что, кроме нагана 1937 года выпуска, он другого русского оружия не имел. Ничего, и из этого настрелялись будь здоров. Правда, по-моему, и как чуть позже подтвердил старик, обучение тут было немного однобоким, скорее спортивным. Стрельбу он преподавал лёжа, стоя, на бегу и в движении, но фактически в тишине, без взрывов и боя. Военной тактики применения этого оружия мне дано не было. Старик сказал: личный опыт – это личный опыт, а теорию он мне дал. Разве что в практической стрельбе из длинноствола он особо не наседал, всё же год обучения спортивной стрельбе из винтовок многое мне дал, поэтому я только опыт нарабатывал, стрелять и так умел.

Вот одним из способов релаксации я и занял себя. То есть спустился в тир и, взяв со стола разные клинки, стал их метать, пока в руке не осталась секира. Хекнув, я метнул её в щит к остальным. После чего раздался глухой удар, и щит задрожал. Сбросив таким образом своё горе, я быстро поднялся наверх, подготовившись, убрав часть эмоций и боль утраты.

Врач уже был здесь и констатировал смерть. Пока он писал заключение о смерти, я позвонил адвокату старика. Дальше его работа, включая похороны. В это дело я не вмешиваюсь, старик просил. Адвокат приехал быстро и действительно взял всё в свои руки. Пока тело хозяина мастерской оставили в спальне, но адвокат опечатал все комнаты, кроме мастерской, магазинчика и моей коморки. Мне ведь работать надо, закрыть семь договоров на ремонт.

Я думал, не усну, но, как лёг, почти сразу провалился в тяжёлый сон с кошмарами и разными сновидениями, выплыв из них уже утром. Тяжело было вставать, но надо.

Утром я продолжил ремонт разных орудий для убийства себе подобных, пока оборудование для полировки шпаги прогревалось. Отремонтировал три из семи принесённых предметов. При этом дважды отвлекался на полировку шпаги. Последние штрихи – и она будет готова. Время от времени я отвлекался на звонок колокольчика входной двери магазинчика. У старика был даже не магазин, а скорее лавка по продаже холодного оружия и боезапаса. Боезапас мы покупали у патронных заводов, а вот часть клинков старик делал сам по заказу. В основном, конечно, охотничья сталь была заводского производства, но и ручной ковки имелись.

Этим же днём после обеда были похороны старика. Это тоже была его воля, с похоронами не задержались. Он не хотел, чтобы его хоронили в земле, просил кремировать. По его же просьбе урну с прахом адвокат должен был передать родственникам усопшего, чтобы его развеяли над Одером. Старик родился на его берегу и прожил там свою молодость.

Вернувшись вечером в мастерскую, продолжил работать. Именно работа сейчас помогла мне прийти в себя. Правильно старик говорил. Да и время тоже лечит, тут он снова прав оказался.

Лишь на следующий день я закончил со шпагой жандарма и занялся другим принесённым в ремонт оружием. Днём, перед тем как я собирался идти в кафе обедать, а после смерти старика я перестал готовить, предпочитая ходить в кафе, где мне была скидка на комплексные обеды, прозвенел дверной звоночек, подвешенный над входной дверью. Кто-то пришёл. Пройдя через открытую дверь из мастерской в помещение лавки, зашуршав бамбуковой занавеской, я поздоровался с жандармом.

– Ну как, готово? – первым делом спросил он.

– Всё сделал.

Я сходил за рапирой, принеся её на вытянутых руках, причём держа не голыми руками, а свернутыми тряпицами. Не стоит голыми руками касаться чужого оружия, это старик учил, многие клиенты не любили видеть своё оружие в чужих руках, даже ремонтника. Почти сразу за жандармом зашёл новый посетитель, которого я видел в первый раз, но что-то в этом пятидесятилетием мужчине мне было смутно знакомо. Он отошёл к витрине с охотничьим боезапасом и, наклонившись, стал изучать выставленные образцы товара. Жандарм в это время, попросив у меня лупу, стал изучать лезвие рапиры и сколы, которые я удалять не стал, да меня и не просили об этом, подравнял их только, чтобы в глаза не бросались.

– Великолепно, просто великолепно… – бормотал он, елозя лупой по клинку. – Я не вижу место сварки. Жан, ты просто чудо.

Жан, это моё новое имя. Почему я так легко помогал этому жандарму, не задавая ему ни одного вопроса насчёт странной рапиры? Да потому, что именно он по просьбе старика сделал мне документы на шестнадцатилетнего Жан Жака Кетнера. Старик не постеснялся дать мне свою фамилию, прописав в своём доме. Эти документы я получил аккурат месяц назад. Поэтому и старался отработать долг. Как было видно, отработал. Ни по каким документам эта работа не проводилась, я делал её бесплатно, да и квитанция на ремонт, которую я дал, была скорее липой.

Пока жандарм восхищался, я подошёл к мужчине, продолжавшему изучать боезапас и перешедшему уже к другой витрине, с боевыми патронами для пистолетов и револьверов.

– Месье, я могу вам чем-то помочь? – спросил я почти на чистом французском. Старик за этот год изрядно подтянул меня как в немецком, так и французском языках.

– Нет-нет, я пока смотрю, – на немецком ответил посетитель.