Пять минут. Пять минут после их ухода.

Пять чертовых минут.

Я начинаю сомневаться во всем. Если бы я проснулась пораньше. Если бы не думала о том, почему их нет. Если бы я пошла в столовую, а не к душевым.

В любом из этих случаев я могла бы поймать девочек. Я могла бы их остановить.

Кроме всего прочего, я выгляжу виноватой. Я выхожу через несколько минут после девочек. Это совпадение, но выглядит так, будто я намеренно выждала, чтобы идти за ними на расстоянии. Неважно, что я пошла в другом направлении. На следующем видео я иду обратно, обходя коттеджи. Я смотрю на изображение и вижу сжатые челюсти и пустоту во взгляде. Я знаю, что с ума сходила от волнения, но другие решат, что это гнев. Что я следую за девочками.

– Я искала их, – говорю я на опережение. – Я проснулась и поняла, что их нет. Посмотрела в душевых, а потом поискала среди коттеджей, после чего отправилась на другую сторону.

– Вы уже это говорили, – заявляет детектив Флинн. – Но доказательств нет. Данное видео подтверждает, что вы вышли из коттеджа вскоре после девочек. И теперь их никто не может найти.

– Я ничего с ними не делала!

Я смотрю на Чета, Тео и Френни, молчаливо умоляя помочь мне. Но у них нет на то причин. Я не удивляюсь, когда Френни вдруг начинает говорить:

– Обычно я таким не делюсь. У всех есть право на частную жизнь и ее тайну, особенно, если речь идет о прошлом. Но в данных обстоятельствах я чувствую, что должна. Эмма, пожалуйста, прости меня.

Она смотрит на меня виновато и с жалостью. Мне не надо ни того, ни другого, и я отвожу взгляд.

– Несколько лет назад мисс Дэвис проходила лечение в психиатрической больнице. Мы не знаем, что у нее было за заболевание.

Она говорит, а я смотрю на третий монитор. На прямую трансляцию. Сейчас территория пуста. Нет ни девочек, ни Минди с Кейси. Только дверь, снятая в хичкоковском ракурсе.

– Мы узнали об этом во время проверки. Несмотря на советы адвокатов, мы пригласили ее на лето. Мы не думали, что она представляет угрозу для себя или детей, но все же приняли меры.

Флинн мгновенно понимает:

– И вот поэтому вы установили камеру.

– Да, – признает Френни. – Я подумала, что вам следует знать. Я хотела бы показать вам, что мы хотим помочь с поисками. И я ни в коем случае не имею в виду, что Эмма имела отношение к исчезновению девочек.

Впрочем, всем ясно, что говорит она именно об этом. Я смотрю на монитор и не хочу отводить взгляд, потому что мне снова придется столкнуться с Френни лицом к лицу. Я не уверена, что смогу.

На экране в кадр заходит девочка. У нее прямая спина и уверенный шаг. Она знает, где находится камера. Сначала я думаю, что это кто-то из детей. Возможно, она выскользнула из соседнего коттеджа, чтобы посмотреть на полицию у столовой.

Потом я вижу светлые волосы, белое платье и цепочку на шее.

Это Вивиан.

На записи.

Я издаю полустон, и звучит он страшно и растянуто.

Чет замечает первым:

– Эмма? Что случилось?

Моя рука дрожит, но я показываю на монитор. Вивиан по-прежнему там. Она смотрит в камеру и хитро улыбается, будто знает, что я смотрю. Она машет рукой.

– Вы это видите, да?

– Что? – спрашивает Тео. Его брови хмурятся, и он становится похож на заботливого врача.

– Ее. У «Кизила».

Все они поворачиваются к монитору, подходят ближе и закрывают обзор.

– Там ничего нет, – говорит Тео.

– Вы видели пропавшую девочку? – спрашивает Флинн.

– Вивиан. Я видела Вивиан.

Я пробиваюсь к монитору. Все, что я вижу, это «Кизил» под странным углом. Вивиан там нет. Там вообще никого нет.

Я говорю себе: «Этого не может быть».

Я говорю себе: «Я не схожу с ума».

Но в этом нет никакого толку. Мною завладели паника и страх. Тело немеет. На краю обзора появляется мягкая чернота. Она ползет все ближе, пока я не перестаю видеть что-либо. Моя рука судорожно тянется вперед, пытаясь за что-то ухватиться. Она ищет Тео. Или детектива Флинна.

Слишком поздно.

Рука выскальзывает, хотя ее кто-то хватает, я падаю на пол подвала и тут же теряю сознание.

Пятнадцать лет назад

Толстовка лежала на столе в здании ремесел и искусств. Рукава ее были широко раскинуты. Именно так мать обычно клала вещи, которые я должна была, по ее мнению, носить. Они были на виду и как будто призывали меня надеть их. Однако полиция не хотела, чтобы я надевала эту толстовку. Ей нужно было, чтобы я ее опознала.

– Ты узнаешь ее? – спросила полная женщина-полицейский, мягко улыбаясь.

Я посмотрела на толстовку – оранжевую, с белой надписью «Принстон» на груди – и кивнула:

– Это толстовка Вивиан.

– Ты в этом уверена?

– Да.

Она надевала ее на посиделки у костра. Я помню, потому что пошутила, что в ней Вивиан похожа на маршмеллоу. Она ответила, что пока толстовка защищает от комаров, на моду можно наплевать.

Полицейский на другом конце стола посмотрел на свою коллегу. Он кивнул и быстро сложил толстовку. На нем были латексные перчатки. Я не понимала, зачем.

– Вы нашли ее в «Кизиле»?

Женщина проигнорировала вопрос.

– Вивиан уходила из коттеджа в этой кофте?

– Нет.

– Подумай немного. Не торопись.

– Мне не нужно время. Она была не в ней.

Если я и вышла из себя, то это было оправданно. Девочки пропали больше суток назад, и все теряли надежду их найти. Я чувствовала это по всему лагерю. Напоминало течь в ванне с водой. Оптимизм иссякал по капле. Здание ремесел и искусств заняла полиция. Оттуда они организовывали поисковые отряды, координировали добровольцев и, в моем случае, спокойно допрашивали тринадцатилетних девочек.

Я провела там час прошлым вечером, меня доставала пара детективов, задававших вопросы по очереди. Обмен репликами, этот словесный теннисный матч, утомил меня. У меня даже шея болела, я все время вертела головой, смотря то на одного, то на другого. Что на них было надето? Что сказала Вивиан, выходя из коттеджа? Я умолчала о том, что я сказала ей и как я не пустила их обратно.

Мне было слишком стыдно. И я чувствовала огромную, всепоглощающую вину.

Теперь мне задавали вопросы по новой. Впрочем, у женщины было куда больше терпения, чем у тех детективов. Она выглядела так, словно хочет прижать меня к своей большой груди и сказать, что все будет хорошо.

– Я верю тебе.

– Где вы нашли толстовку?