Анастасия говорила медленно. Она вызывала в памяти то мавзолей Диляры Бикеч, где Лейла переводила ей арабскую надпись над «Фонтаном слез», то комнату в гареме, куда с вазочкой айвового варенья бесцеремонно вторглась Хатидже, то фигуры татарских гостей рядом с издохшими дворовыми псами, то приезд господина Робертсона, чья любознательность выходила далеко за рамки медицины.

— А это что за фрукт? — вздыхал Мещерский. — И почему сразу не выставили его за дверь?

— Из осторожности, — вяло оправдывалась она. — Что-то знакомое почудилось в наглых ухватках. Коллега явно собирал нужные кому-то сведения. Ну и пусть его. Авось когда-нибудь он нам пригодится.

— Несчастная страна, — покачал головой поручик. — Кого здесь нынче только нет… Слетелись, как стервятники на падаль. Англия — это же так далеко.

— Ничего, — заметила Анастасия. — Они на Черное море флот пришлют…

Кузьма умер на рассвете. Перед смертью наступило некоторое облегчение. Кучер даже сел на постели и попросил чаю с медовым пряником. Глафира быстро поставила самовар, приготовила чай и нашла в их неприкосновенном продуктовом запасе сухой пряник. Кузьма выпил полчашки, поговорил с ней о погоде, затем задремал и больше уже не проснулся.

Кучер был очень религиозным человеком. Но он покинул наш мир, не исповедовавшись и без таинства елеосвящения. Все это полагалось делать православному священнику, а таковых на расстоянии ближайших ста верст не имелось. Единственное, что могла придумать Анастасия, это похоронить верного слугу на русском воинском кладбище, расположенном недалеко от Бахчи-сарая. Там покоились солдаты и офицеры, погибшие во время похода на Крым в 1771–1772 году армии князя Долгорукова. Землю во время захоронения, конечно, освятили и, кроме того, поставили деревянную часовню. Мусульмане кладбище обходили стороной, ничего там не разрушали, и о нем ей рассказала Лейла, когда они ездили к мавзолею Диляры Бикеч.

Печальные хлопоты заняли больше половины дня. Но хоронили Кузьму одни кирасиры с князем Мещерским. Анастасия на кладбище не поехала. Побоялась оставить дом и прислугу без присмотра. Все вместе они готовили поминальный обед: тушеная кабанятина с кашей, блины и кисель из свежего кизила. Выученные когда-то рецепты вспоминались с трудом. Анастасия больше думала о том, где теперь взять нового повара.

На поминках солдаты крепко выпили. Возможно, одной из причин стало то, что поручик покинул общую трапезу. Он кашлял, чихал, поминутно сморкался, и Глафира пошла вместе с ним, чтобы поставить князю горчичники и сделать отвар из стеблей девясила с добавлением меда и коровьего масла.

Два больших штофа с водкой опустели. Анастасия, глядя на своих людей, чем-то очень угнетенных, разрешила взять третий штоф. Наполнив оловянную чарку, встал сержант Чернозуб.

— Гарный хлопец був Кузьма. Дуже гарный… — Кирасир смахнул со щеки скупую мужскую слезу. — Мы з ным добры друзи булы. Гралы в шашки та все балакалы…

— О чем же вы говорили? — спросила Анастасия, удивленная этим признанием. Вообще-то она мало интересовалась отношениями между слугами и требовала от них лишь послушания.

— Говорили всегда про нашу жизню, — ответил Чернозуб. — Шо далеко от ридной земли уехалы. Неведомо теперь, вернемся ли. Вот он и не вернулся… Царство тоби небесное, Кузьма Иванович! Пухом тоби земля!

Сержант опрокинул в рот чарку с водкой, занюхал ее татарской лепешкой и посмотрел на Анастасию. Нельзя было сказать, что он сильно пьян, но глаза великана подернулись пеленою.

— Даю слово… — Анастасия выдержала его взгляд. — Мы вернемся.

— А вы, ваше высокоблагородие, ту отраву басурманскую вже определили чи ни?

— Не определила.

— То-то и оно.

— Теперь нечего думать об этом, сержант.

— Злыдни не крещеные! — Чернозуб вдруг шарахнул кулаком по столу, да так, что опрокинулись набок все высокие солдатские чарки. — Ужо переведаюсь с вами! Поубиваю всех на хрен!

С проворством, совершенно невероятным для его комплекции, кирасир выскочил из-за стола, бросился к стене, где на крючьях висели портупеи с палашами, и выхватил из ножен один. Размахивая оружием, Чернозуб устремился к двери. Солдаты успели повиснуть у него на плечах. С первого раза он раскидал их в стороны. Однако палаш они у него все-таки отняли. Сейчас, подняв кулаки, он готовился раздавать бешеные удары однополчанам. Они же, окружив его, выжидали удобного момента. Анастасия встала между кирасирами и положила руки на мощную грудь великана.

— Ты отомстишь за Кузьму. — спокойно оказала она. — Только потерпи немного. Я знаю, кто вручил яд повару Саиду, кто заплатил ему за преступление. Я сделаю так, что ты убьешь этого человека. Да, убьешь. Но не сегодня.

— Хорошо… — Опомнившись, Чернозуб тер ладонью лоб. — Будь по-вашему…

С тех пор, как Микас Попандопулос нашел их в Гёзлёве и задал хорошую головомойку обоим, Анастасия часто вспоминала греческого коммерсанта. Теперь она знала, кто он есть на самом деле, и восхищалась его способностью к перевоплощению. В тот дождливый вечер на турецком постоялом дворе «Сулу-хан» Попандопулос сказал им, что в трудном случае они могут найти его в Бахчи-сарае, где на базарной площади он держит магазин. Обсудив ситуацию с неизвестным ядом, вызвавшим смерть кучера Кузьмы, Анастасия и Мещерский пришли к выводу, что такой случай уже наступил.

Однако следовало проявлять максимальную осторожность. Анастасия решила оставить свой экипаж и охрану дома, а ехать к купцу вместе с князем под видом кирасира. Для этого Глафира весь день перешивала солдатский форменый кафтан соломенного цвета: заужала плечи, укорачивала рукава и полы. Сержант Чернозуб, вооружившись шилом, дратвой и цыганской иглой, превратил ее сапоги в ботфорты, надставив вверху черные краги. Также он для госпожи Аржановой перекроил широкую портупею из выбеленной яловой кожи с медной пряжкой.

Из Анастасии получился ладный солдатик, хотя совсем не кирасирского роста и телосложения. Когда она вошла в денник Алмаза, то добрый конь не сразу узнал ее. Он долго обнюхивал ее новую одежду, косил лиловым глазом на кафтан из невальцованного сукна. Но ласковые слова хозяйки и лепешка с солью сделали свое дело. Арабский жеребец покорно пошел за ней во двор. Там уже находился князь Мещерский, тоже одетый в кафтан соломенного цвета, черную треуголку и ботфорты с накладными шпорами.

Николай подал Анастасии стремя. Она легко поднялась в седло. Они с поручиком сделали несколько кругов по двору, разминая лошадей. Солдаты и прислуга стояли на крыльце. Их лица были полны тревоги. Глафира, перекрестив поручика и Анастасию, громко сказала: «Ну, с Богом!» Николай открыл ворота, и они рысью выехали на пустынную дорогу.

Все магазины господина Попандопулоса были примерно одинаковы. Они располагались в центре городов, на людных местах и выглядели весьма фешенебельно. Потому в Бахчи-сарае Анастасия и князь Мещерский сразу нашли торговое заведение, принадлежавшее греку. Как и в Херсоне, оно имело двери из полированного дуба с бронзовыми литыми украшениями и большие зеркальные окна с надписью, наведенной сусальным золотом, вверху — по-арабски, ниже — по-французски и по-русски. Дюжий привратник в феске и восточном кафтане, поклонившись, распахнул перед ними широкие створки.