— Что угодно господам офицерам? — Приказчик в магазине был русским.

— Хотелось бы увидеть хозяина, — сказал Мещерский.

— К сожалению, сейчас его нет.

— Передайте записку. — Князь протянул приказчику узкую полоску бумаги, сложенную вдвое.

Тот развернул ее и увидел одно-единственное слово, написанное там, — «FLORА»

— Минутку. — Он скрылся за тяжелой портьерой…

В Херсоне Микас Попандопулос пил турецкий кофе, но в Бахчи-сарае — крымское вино. Его подали в бокалах венецианского стекла.

Анастасия пригубила напиток. Вино было превосходное, многолетней выдержки. Князь Мещерский осушил свой бокал залпом. Попандопулос, улыбаясь, налил ему еще. Затем он заговорил с ними так приветливо, что в первую минуту они растерянно переглянулись.

Резидент русской разведки в Крыму хвалил своих сотрудников за стойкость, смелость, мужество.

Осведомители Попандопулоса, которые занимали при дворе хана такие должности, как второй помощник садовника, рубщик мяса на кухне и истопник (один из двенадцати человек, заведующих очагами во всем дворцовом комплексе), сообщали ему разные слухи о русской путешественнице, циркулировавшие среди ханской прислуги. Народная молва не могла не отметить появление молодой привлекательной женщины с севера, сумевшей быстро завоевать доверие Шахин-Гирея и двух его жен: Лейлы и Хатидже.

Больше всего говорили о том, будто бы она из Петербурга привезла хану подарок великой императрицы — полмиллиона рублей золотом, спрятав их в потайных ящиках на крыше своего экипажа. Другой слух утверждал прямо противоположное — это Шахин-Гирей вручил русской женщине два мешка золотых турецких флори, чтобы подкупить грозного князя Потемкина и вернуть Крымскому государству прежние его владения: причерноморские и прикубанские степи. Третье суждение совершенно отличалось от двух предыдущих. Оказывается, хан собрался дать развод своей первой жене Мариам и взять на ее место госпожу Аржанову, для чего последняя согласилась перейти в мусульманство, и этот обряд состоится в Большой ханской мечети уже на следующей неделе.

Дворцовые сплетни быстро распространялись среди жителей столицы. Попандопулос поручил своим агентам всячески поддерживать их. При своей абсурдности эти слухи были на руку «русской партии» в Бахчи-сарае. Они укрепляли ее престиж и помогали вербовать новых сторонников. Полмиллиона червонцев — очень хорошая сумма. Одряхлевшей Османской империи уже не собрать таких денег для своего прежнего вассала. А вот Россия их платит. Канули в лету времена лихих крымско-татарских набегов в неоглядные русские поля и долины. Мощное, богатое государство выросло там и охраняет свои границы. Многотысячная его армия теперь стоит на берегах, а флот бороздит воды Черного моря, некогда бывшего «внутренним» для властителей Оттоманской Порты…

Слушая эти рассуждения сугубо внешнеполитического характера, Анастасия думала, что цена их для нее слишком высока — ее собственная жизнь. Пока Бог милостив к ней. Но тучи, похоже, сгущаются. Что же будет дальше? Удастся ли ей выполнить свой план и раздобыть для императрицы древнегреческие камеи? Задумавшись, медленно поворачивала она в руках пустой бокал из резного стекла и наблюдала за игрой бликов на тонких гранях.

— …особенно интелесно тля фас, Анастасия Петловна, — донесся до нее конец фразы, сказанной Попандопулосом.

— И чем оно интересно? — спросила наобум Анастасия, ставя бокал на стол.

— Лейла имеет влияние на хана.

— Да. Я знаю это.

— Но остоложно с ней, — предупредил грек. — Очень остоложно…

— Почему?

— Зла она и хитла члезфычайно!

Анастасии оставалось только размышлять о том, кому во дворце Шахин-Гирея так досадила красавица турчанка, что этот отзыв, преодолев высокие стены гарема, дошел до резидента русской разведки. Теперь он попадет в донесения, будет прочитан в Херсоне и, наверное, в Санкт-Петербурге. Но действительность гораздо сложнее. К сожалению, у секретной канцелярии Светлейшего нет мерки, чтобы измерить характер, талант, силу духа, веру, любовь…

Тихо было в этот час в Большой ханской мечети, расположенной на территории дворца в Бахчи-сарае. Утренняя молитва — «салят ас-сухб», — которую здесь совершали вместе с крымским правителем все его приближенные, закончилась, и прихожане покидали храм. Казы-Гирей остановился напротив «михраба» — ниши в стене, указывающей направление на Мекку. В полумраке мерцали обрамляющие ее драгоценные камни: сапфиры, изумруды, рубины. Совсем недавно михраб отремонтировали и богато украсили инкрустациями. Справа от михраба находился «минбар» — возвышение для проповедника. По приказу Шахин-Гирея столяры-краснодеревщики установили тут короткую лестницу с перилами, изготовленную из ливанского кедра и отделанную искусной резьбой.

Светлейший хан любил красивые вещи и не жалел денег на них. Но ортодоксальные мусульмане не одобряли его усилий. Ведь, согласно древним верованиям, мечеть вовсе не нуждалась в пышном убранстве. Ее территория и так отмечена Аллахом. Вход на нее уже есть вступление в пределы счастья. Достаточно трех понятий-символов, связанных с ней: «джамал» — Божественная, совершенная красота, узреваемая правоверными в куполе храма, «джалал» — Божественное величие, узреваемое в минаретах, и «сифат»— Божественные атрибуты, читаемые в письменах на стенах мечети.

Все это Шахин-Гирей знал. Он добавил к старым надписям в Биюк-Хан-Джами новые, наведенные сусальным золотом цитаты из Корана, а двери храма из простых досок заменил на дубовые.

Мастер, приглашенный им из Медины, вырезал на них узор куфическим письмом, самым древним арабским стилем, часто называемым «квадратным». Узор заключал в себе многократно повторяемую «шахаду», или удостоверение веры: «Нет божества, кроме Бога, и Мухаммад— посланник Бога». Правда, большая часть простых прихожан арабской письменностью не владела и прочитать шахаду не могла.

Ни драгоценные камни вокруг михраба, ни золото стенных надписей, ни шахада, красиво размещенная на дверях, не изменили отношения неистовых ревнителей старины к Светлейшему хану. Они ему не доверяли. Это недоверие умело подогревали имамы нескольких мечетей в Бахчи-сарае, хотя в «хутбе» — ритуальной молитве по пятницам они упоминали имя правителя и желали ему царствовать много лет.

Имам Биюк-Хан-Джами достопочтенный Кутлуг-эфенди вышел к Казы-Гирею, держа в руках большую книгу в коричневом кожаном переплете. Как они и договаривались ранее, священнослужитель принес родственнику хана старинную книгу из библиотеки храма под названием «Муснад»— сборник хадисов, составленный Ахмадом ибн Ханбалом еще в IX веке. Казы-Гирей хотел провести утро за чтением духовных наставлений, исходящих от самого Пророка, чтобы успокоиться и обдумать сложившуюся ныне ситуацию.

Он положил сборник на невысокуо подставку в виде буквы «Х», придвинул к ней масляный светильник и сел на на ковер, покрывающий пол мечети, скрестив по-турецки ноги. Казы-Гирей открыл книгу наугад. Пожелтевшие пергаментные ее страницы, исписанные арабской вязью, выгнулись горбом и хрустнули. Двоюродный брат хана провел пальцем по первой строке хадиса, нанесенной на лист красными чернилами, слегка поблекшими от времени: