Гиреи тоже поставили свой шатер в султанском саду. Юного Казы привел туда старший племянник его покойного отца пятидесятивосьмилетний Селим. После Крым-Гирея он год находился на престоле ханства и недавно вернулся в Турцию, жил в своем поместье в городе Виза. Он сумел добиться аудиенции у монарха.

Таким образом, Казы увидел султана очень близко. Мустафа III выглядел величественно. Огромный белый тюрбан с перьями и алмазами возвышался у него на голове. Широкий зеленый кафтан с золотыми петлицами и опушкой из меха лисы-чернобурки скрывал очертания его фигуры, оставляя на виду только ноги в желтых сафьяновых сапогах.

Как и другие, Казы-Гирей простерся ниц перед султаном и поцеловал землю у его ног. Его величеству было угодно сказать отроку несколько слов. Поэтому Казы сапоги правителя рассмотрел особенно детально. Их узкие длинные носы задирались вверх, на подошвах посверкивали круглые выпуклые шляпки гвоздей, каблуки казались слишком высокими.

— Твой отец был прекрасный человек, — произнес Мустафа. — Ты помнишь его?

— Да, мой великий султан.

— Он погиб за веру.

— Это так.

— Будь достойным его.

— Слушаю и повинуюсь, мой султан.

Повелитель милостиво улыбнулся. Впечатлительному подростку почудилось, будто улыбка, обращенная к нему, была сердечной, взгляд — долгим и внимательным. Казы-Гирей запомнил это на всю жизнь.

А праздник продолжался. Днем в садах Топкапы происходили шествия и парады. Представители всех цехов городских ремесленников побывали тут. Нарядно одетые, они разыгрывали перед властителем пантомимы и дарили ему свои изделия. Грозные янычары с офицерами во главе дважды прошагали по садовым дорожкам. По вечерам акробаты, музыканты и певцы давали в садах концерты. Ночью над головами участников праздника вспыхивали и рассыпались на тысячи огней грандиозные фейерверки. Наконец наступил вечер 27 мая, и хирурги со своими инструментами вошли в шатры. В садах все стихло.

Первым обряду обрезания подвергся сын султана. Собравшимся предъявили свидетельство удачной операции, положенное на золотое блюдо. Великий визирь и главный муфтий тут же высыпали туда по две пригоршни монет. Затем блюдо отправили в султанский гарем, к матери принца.

После обрезания сын Мустафы III и другие мальчики, уже прошедшие обряд, построились в колонну и торжественно двинулись по улицам Стамбула под музыку и пение. В тот вечер султан бесплатно угощал свой народ, а тем, кто подвергся обрезанию, подарили по стеганому одеялу и дали небольшую пожизненную пенсию. Кроме того, правитель оплатил и работу хирургов.

Учился Казы-Гирей в медресе при Ени-Джами, мечети, построенной в конце XIII века матерью султана Мехмеда III Сафие. Это учебное заведение посещали толью дети придворных. За полгода Казы вызубрил наизусть примерно треть из 114 сур Корана. Дальше учеба пошла туго. История ислама, математика, география, арабский и французкие языки, основы военных знаний давались ему с трудом. Зато он отлично освоил верховую езду и игру «джеррит» — метание коротких копий в цель на всем скаку с лошади.

Почему-то сын Крым-Гирея думал, что султан после праздника обрезания не забудет о нем и предоставит службу непыльную, но почетную и денежную. Может быть, так бы и случилось. Однако после 1772 года положение Гиреев при османском дворе в Стамбуле сильно пошатнулось. Теперь они были не представители могучего рода, правившие богатой провинцией, ежегодно отправлявшие в метрополию большой «ясырь»: невольников и невольниц из российских земель, — выводящие на войну по первому приказу своего сюзерена стотысячное конное войско, а бедные родственники из края, охваченного смутой, просители, ждущие помощи в почти безнадежном деле, утопающие, лезущие на борт подбитого корабля.

Сначала Джихангир-ага представился самому старшему среди Гиреев — Селиму. Ничего симпатичного или приятного не нашел бывший хан в этом человеке. Появись он в Бахчисарайском дворце во время его правления, то, наверное, тучного горбоносого турка не пустили бы дальше Посольского дворика. Там слуги хана определяли, кто из чужестранцев достоин встретиться с правителем, а кто — нет. Однако и дворец, и Посольский дворик находились сейчас очень далеко. Все, что говорил Джихангир-ага, Селим-Гирей выслушал внимательно и обещал подумать. На самом же деле никакого выбора у них не имелось. Крайне стесненные в средствах, потомки основателя крымско-татарского государства Хаджи-Гирея, прозванного в народе «Мелек» — «Ангел», должны были искать себе службу сами. Соглашаясь, Казы не мог знать всех ее особенностей, а когда узнал, отступление стало невозможным…

«По свидетельству Абу Хамзы Анаса ибн Малика, он слышал, как Посланник Бога сказал: “Аллах Всегомущий изрек следущее: “О сын Адама, до тех пор, пока ты будешь взывать ко Мне и просить у Меня, Я буду прощать тебе то, что ты сделал, и не буду тревожиться. О сын Адама, даже если твои грехи достигнут облаков на небе и ты попросишь прощения у Меня, я прощу тебя. О сын Адама, если ты придешь ко Мне с грехами, равными земной тверди, и предстанешь предо Мной…”»

Не дочитав очередного хадиса до конца, Казы-Гирей поднял голову и прислушался. Во двор въехал какой-то экипаж. Его колеса громко стучали. Четыре лошади горячились и били копытами по каменным плитам, с трудом подчиняясь командам молодого и, видимо, неопытного кучера, который старался развернуть карету.

Ханские стражники помогли ему, взяв первых двух коней из запряжки цугом под уздцы. Двери Биюк-Хан-Джами, всегда открытые, выходили как раз на эту сторону двора, и Казы-Гирей, приподнявшись с места, увидел, что перед ним — экипаж госпожи Аржановой.

Не видимый никому под сенью храма, он наблюдал, как русская шпионка выходит из кареты, поправляет на голове кокетливую шляпку с искусственными цветами, одергивает пышную юбку дорожного костюма и берет из рук начальника охраны поручика Мещерского сверток, очень похожий на книгу. Во дворце Шахин-Гирея уже так привыкли встречать ее, что менее чем через четверть часа, к госпоже Аржановой вышел киларджи-бей Адельша, племянник Али-Мехмет-мурзы. Он улыбался гостье совсем по-свойски. Они обменялись двумя-тремя татарскими — Казы-Гирей не ослышался! — фразами, и русская последовала за Адельшой во дворец.

Двоюродный брат хана с треском захлопнул сборник хадисов.

Конечно, велика мудрость Аллаха, но ведь и самому голову на плечах надо иметь. Пока он ищет философский совет, кяфиры действуют, действуют, действуют…

Имам Большой ханской мечети, принимая от Казы-Гирея книгу, удивился. Обычно духовные откровения Пророка Мухаммеда дают людям успокоение. Молодой же Гирей был мрачен и зол, как никогда. Глаза его свирепо сверкали. Он даже не поблагодарил священнослужителя, не поклонился ему. Кутлуг-эфенди мягко упрекнул родственника хана: не подобает правоверному мусульманину так вести себя в храме.

Казы-Гирей уже шел к двери, но тут остановился и замер, склонив голову. Затем он обернулся к имаму. Снова удивился Кутлуг-эфенди. Не лицо было у его знатного прихожанина, а настоящая восковая маска с улыбкой, точно приклеенной к губам. Никаких чувств не читалось на нем. Лишь мелькнул, как молния, желтый огонек в зрачках, но Казы-Гирей скрыл его, поспешно приложив руки ко лбу, затем — к сердцу, после этого согнувшись в почтительном поклоне…