Римская армия являлась сборищем уголовных элементов и рассадником криминалитета. Мы уже видели, что множество солдат подпадало под обвинения в превышении полномочий, отъеме личного имущества у местного населения и его принуждении к выполнению всяческих повинностей. Но вместе с тем потоки дезертиров из армии оседали в разбойничьих бандах, наводнявших дикие окрестности цивилизованных поселений. Ведь огромные площади Римской империи за пределами городов — пустыни и степи, леса и болота — оставались неосвоенными и служили надежным укрытием от правительственных сил. Многие рекруты вовсе не желали нести службу в римских войсках и дезертировали при первой же возможности. Существовал даже отдельный закон «О новобранцах», предписывавший, в частности, как быть с уклонистами и дезертирами, где отдельной статьей прописывалось даже, что отрезавших себе пальцы членовредителей следует не освобождать от воинской повинности, попустительствуя такой хитрости, а переводить на службу в канцелярию (Кодекс Феодосия, VII.13.4–5). Вероятно, перспектива службы в армии действительно представлялась многим юношам настолько непереносимой, что они предпочитали податься в бега и, поставив себя вне закона, объединяться в шайки лесных разбойников. Вероятно, банды дезертиров и впрямь доставляли властям немало хлопот, если против них неоднократно выпускались различные законы. От дезертиров приходилось ожидать и дополнительных преступлений: краж, похищений людей, угона скота (Дигесты, XLIX.XVI.5). Хозяевам разрешалось убивать солдат, проникших в их владения под покровом ночи, а дезертиров, застигнутых в городской черте Рима, и вовсе предлагалось казнить вне зависимости от времени суток, в которое они были пойманы. Между прочим, установить, что пойман именно дезертир, было далеко не всегда просто: многие из них выдавали себя за воинов, совершивших побег из варварского плена и только что вернувшихся на родину. В том же законе обнаруживаем указания, как определить, говорят ли солдаты правду: проверить их предыдущий военный послужной список и убедиться на деле, хороший ли он воин. Если он ленив или небрежен при исполнении своих обязанностей, верить ему не следует.

Гражданские войны порождали массу криминальных элементов. Каждая начиналась с мятежа, поднятого кем-то из военачальников, после чего солдаты проигравшей армии объявлялись изменниками и растворялись в местности, превращаясь в бандформирования. Оратор Либаний в надгробной речи, посвященной императору Юлиану, описывает, как тому пришлось устранять подобного рода последствия разгрома в 353 году армии узурпатора Магнеция. Юлиан собрал целое войско из людей, вынужденных разбойничать после того, как они потерпели неудачу под руководством Магнеция (Речи, XVIII.104). Так нередко и начинались гражданские войны: с выступлений амбициозных полководцев, нацелившихся на захват власти и нашедших поддержку среди войск, нацеленных, в свою очередь, на щедрую награду в случае успеха мероприятия. Другой распространенной причиной, похоже, следует считать бунты войсковых соединений. Тацит рассказывает о подобном мятеже, случившемся в недолгое правление Отона в «год четырех императоров». Вызванная императором в Рим в качестве подкрепления для преторианцев провинциальная когорта вдруг взбунтовалась — и, похоже, не по политическим мотивам, а просто вследствие излишнего приема горячительных напитков. Вероятно, имели место в среде солдат и циничные подстрекатели, рассчитывавшие что-то награбить. Некоторые участники мероприятия были рады любому нескучному событию (История, I.80).

Группы разбойников могли порой похвастаться высокой степенью организованности. Плутарх рассказывает, как молодой Юлий Цезарь был захвачен в плен пиратами — у берегов Греции, неподалеку от Милета. В ту пору они имели большой флот и практически были хозяевами морей. Цезарь благополучно собрал выкуп, разослав гонцов по городам за деньгами, а откупившись, тотчас снарядил карательную экспедицию на нескольких кораблях против пиратского судна, которое не успело уйти далеко. Команда Цезаря захватила разбойников со всеми сокровищами, а плененных пиратов распяли. Однако последовательной борьбы с пиратством в период республики, в сущности, не наблюдалось. Кассий Дион как о беспрецедентном событии рассказывает об усмирении пиратов Помпеем Великим (XXXVI.20–22). Морские разбойники плавали большими флотилиями, их вели свои авторитетные капитаны. Они грабили всех прочих мореплавателей и летом, и зимой. Помпей успешно сломил их силы, но Дион дает понять, что ненадолго. Пираты и разбойники давали о себе знать во все времена римского господства, но не в таких масштабах, которые требовали вмешательства государства. Морское и береговое пиратство казалось явлением неискоренимым и продолжало доставлять хлопоты римлянам вплоть до самого крушения империи.

Самым колоритным бандитом (на суше) за всю историю Римского мира следует назвать, вероятно, Буллу Феликса. Он организовал шайку из шестисот разбойников, которые в начале III века, при императоре Септимии Севере, нагло орудовали на Апеннинском полуострове под самым носом у римских властей. Его имя или прозвище переводится как «оберег удачи», и, похоже, удача действительно долгое время сопутствовала Булле Феликсу. Два с лишним года (предположительно, в 205–207 годах) Булла безнаказанно грабил Италию и избегал пленения. Дион пишет о нем как о супергерое древности: «хотя за ним гонялось множество людей и сам Север ревностно его разыскивал, он так и оставался неузнанным, даже когда его узнавали, ненайденным, — когда его находили, несхваченным, — когда его захватывали, — и всё это благодаря его щедрым взяткам и изворотливости». При этом с жертвами он обходился честно и справедливо (по криминальным «понятиям» того времени). Как правило, он сразу же отпускал обобранных, только ремесленников некоторое время удерживал, а воспользовавшись их мастерством, отпускал, щедро наградив (Кассий Дион, Римская история, LXXVII.10). Он придерживался «социалистического» принципа распределения благ и раздавал отнятое у богатых наиболее нуждающимся.

Этот предтеча Робина Гуда был невероятно смышлен и хитер. Наладив шпионскую сеть, Булла Феликс получал сведения обо всех, кто покидал Рим и прибывал в портовый город Брундизий, а также о численности и социальном статусе путешественников. Он окружил себя довольно умными людьми, в частности из числа императорских вольноотпущенников, отличавшихся значительно более высокой образованностью в сравнении со среднестатистическими бывшими и беглыми рабами. Впрочем, эти последние составляли основную часть его банды. Сообществом двигала, вероятно, общая любовь к социальной справедливости. Римским тугодумам-начальникам столь быстрый ум был явно не по зубам. Однажды, когда двое людей Буллы попали в плен и их уже собирались бросить на растерзание диким зверям, он отправился вызволять их, притворившись начальником этого края; якобы ища сильных заключенных для каторжных работ, он похитил их. В другой раз он пошел к центуриону, ответственному за его поимку, и, снова притворившись кем-то другим, заявил, что приведет его к Булле. Он отвел центуриона в свой лагерь, где и взял его в плен. Здесь Булла решил посмеяться над римской правовой системой и ее несправедливостью, надел платье магистрата, устроил «суд» и вызвал центуриона. Он велел обрить центуриону часть головы, как обычному преступнику, а потом сказал: «Передай своим господам, пусть они кормят своих рабов, чтобы те не обращались к разбою». Император Септимий Север был раздосадован тем, что долго не может поймать Буллу, и послал трибуна схватить его под страхом самых страшных наказаний. В конечном счете Буллу схватили — потому только, что на него донесла любовница. Разбойника привели к префекту, где неукротимый Булла вновь проявил себя. Префект Папиниан спросил его: «Почему ты стал разбойником?», на что тот отвечал: «А почему ты стал префектом?» Булла был брошен зверям на арене, и так окончилась его славная жизнь.