Гиббон описывал империю II века как общество наиболее благополучное и даже наиболее счастливое за всю историю человечества. В самом деле, в этот период империя практически не сталкивалась с серьезными угрозами извне и процветала, одаривая потомков творениями мастеров изящных искусств, которым покровительствовали благостные императоры, добросовестно исполнявшие свои обязанности. Но уже в III веке начались регулярные вторжения германских племен с севера, а с востока возобновился натиск вновь сплотившихся в империю персов. Сдерживать две эти угрозы одновременно оказалось для Рима непосильной задачей из-за нехватки военной мощи и дипломатического искусства у императоров-солдафонов. Последовавшие военные поражения на периферии лишь усугубляли политическую нестабильность и порождали всё новых претендентов на престол и, как следствие, гражданские войны.

Диоклетиану, правившему в 284–305 годах, на какое-то время удалось восстановить стабильность. В какой-то момент он осознал неспособность римского государства продолжать отправление своих властных функций более или менее эффективным образом и отважился на ряд скорых реформ, призванных нормализовать ситуацию, — и настолько преуспел, что оказался едва ли не единственным римским императором, которому довелось мирно самоустраниться от власти, передав ее преемникам, и до самой старости выращивать капусту в родовом поместье в Салоне (современный Сплит), где он и умер своей смертью в 311 году. Прежде всего, Диоклетиан увеличил численность армии в полтора раза и укрепил все защитные сооружения по периметру империи, — но всё это стоило казне неимоверных денег. Как следствие, Диоклетиан вынужден был обременить все слои населения империи непомерными налогами, а для обеспечения их собираемости раздуть штат чиновников на местах (в ряде провинций он был утроен). В довершение всего Диоклетиан организовал первую в истории централизованную службу, осуществлявшую государственный надзор. В частности, эта структура обеспечивала полноту взыскания и сбора налогов в провинциях. Таким образом, Диоклетиана следует почитать за отца-основателя панъевропейской «сверхдержавы».

Диоклетиан также осознал, что местоположение Рима более не является стратегически оптимальным для императора, которому лучше бы находиться поближе к границам, и обосновался в Никомедии (современный турецкий Измит). Стиль его двора разительно отличался от принятого со времен первого императора — Августа. Важность императора возрастала сообразно государственному аппарату, приобретавшему устрашающие размеры. Титул princeps («первый среди равных»), который императоры носили начиная с Августа, был окончательно забыт и заменен на dominus («владыка») именно при Диоклетиане. Кстати, именно это слово употребляли римские рабы, обращаясь к своим хозяевам. Он же ввел и пышный стиль одежды, подобающей монарху, и первым стал облачаться в пурпурную мантию и надевать на голову корону с бриллиантами. Подданным впервые было велено простираться ниц перед государем — как перед богом.

Смена парадигмы и стиля правления отчетливо ощущается даже в формулировках преамбул к законам. При чтении вступления к изданному Диоклетианом в 301 году «Эдикту о предельно допустимых розничных ценах», который призван был обуздать инфляцию (и оказался невыполнимым подобно любому антирыночному закону), может возникнуть ощущение, что жизнь в поздней Римской империи была воистину райской, в то время как на деле страна только-только начала восстанавливаться от разрухи, причиненной предшествовавшими воцарению Диоклетиана междоусобицами:

Мы должны быть благодарны за фортуну нашего государства, уступающего только бессмертным богам, за благодатный мир, что почивает в объятиях глубочайшего покоя, и за благословения мирного времени, что были завоеваны нами с превеликими усилиями. Засим мы, милостью богов пресекшие наплыв неистовых варваров изничтожением их народов, считаем должным оградить мир, установленный нами навеки, всеми необходимыми защитными сооружениями справедливости.

Одна из проблем, созданных подобным небывалым обожествлением фигуры императора, заключалась в том, что людям приходилось вести себя еще более осторожно, чем раньше. Раболепное низкопоклонство и услужливая покорность сделались не просто нормой, но непререкаемым требованием, а значит, дошедшие до нас документальные свидетельства той эпохи зачастую весьма далеко отстоят от реального положения дел.

Диоклетиан пытался восстановить здоровье империи укреплением традиционной морали и сосредоточил свои усилия на искоренении радикальной религиозной группы, которая, как ему удобно было считать, оскорбляла римских богов. Как следствие, начиная с 303 года последовала серия эдиктов, которыми император запретил поклонение Христу, повелел сжигать любые найденные христианские писания, поразил христиан в гражданских правах и приказал всем гражданам приносить жертвы традиционным богам под угрозой смертной казни ослушников. Насколько эффективно подобное законодательство реализовывалось на практике, сказать трудно. В некоторых частях империи за его соблюдением следили более ревностно, чем в остальных. Вероятно, христианам было относительно несложно скрываться от преследований путем смены места жительства. Или же они могли лжесвидетельствовать о якобы принесенных ими жертвах римским богам. Реально было казнено, похоже, не более нескольких сотен человек, но сколько еще людей подверглось пыткам в ходе судебного дознания, нам неизвестно.

С одной стороны, в уголовном преследовании иноверцев не было ничего нового. Крупные неудачи в военных кампаниях часто компенсировались гонениями на христиан, которые выставлялись козлами отпущения. Нерон в 64 году после Великого пожара в Риме приказал сжигать христиан. Деций в 250 году отреагировал на нашествия варваров попыткой введения обязательного жертвоприношения традиционным римским богам на территории всей империи. Так что главной отличительной особенностью инициативы Диоклетиана являлась попытка распространить преследования разом на всю империю, взять их под централизованный контроль, что прежде было немыслимо.

Если в сфере государственного управления реформы Диоклетиана прошли относительно успешно, то о его религиозной политике этого сказать никак нельзя. Попытка возврата к прошлому провалилась. Империя нуждалась в принципиально новой религиозной практике, которая, с одной стороны, была бы столь же централизованной, а с другой — подходила бы всем обитающим здесь народам. На фоне Диоклетиана его преемник Константин I действительно заслужил прозвище «Великий» — за свою дальновидность. Перед битвой у Мульвийского моста, победа в которой окончательно закрепила его владычество над западной половиной империи, Константину, согласно преданию, привиделся в небе светящийся крест с надписью «in hoc signo vinces» — «сим знаком победишь». Так император и обратился в христианство. Понятно, что христианизация Римской империи последовала не в одночасье. Но поддержка самого могущественного в мире правителя сделала новую веру куда более привлекательной для народных масс, и многие поспешили отречься от старых богов. Христианская церковь как институция стала богатеть и прирастать пожертвованиями, так что не позднее начала IV века христианство сделалось господствующей религией на всей территории Римской империи, и Иисус Христос как бы воцарился над миром.