Когда офицеры наконец узнали, кто пишет такие едкие статьи, был собран суд чести, где постановили велеть мне прекратить выдавать эти цидульки. Пусть там написана правда, но ведь офицеры выставляются в не лучшем свете! Постановить-то постановили, но как-то меня не спросили. Я на это внимания не обратил. Пришлось им подключать тяжёлую артиллерию в виде командира нашего пятнадцатого корпуса. Тот вежливо попросил, и я пообещал, так как уважал его за профессионализм. Так что больше не пишу, но фотоаппарат при мне, и плёнка ещё есть, так что отправляю в редакцию только фотографии, на это уже предъявить мне нечего. Вот их изредка, раз в два месяца кто-то из старых казаков и возил. Они, кстати, тоже неплохо заработали, даже предложили мне ещё несколько казаков вызвать. Пока думаю, вообще работать с ними интересно, а один из старичков в прошлом пластуном был, как раньше называли разведчиков, хотя иногда и я его мог удивить.

Вот так бывает: сотни раз по краю я ходил, а попал под осколок вообще случайно, да ещё в лесу. Незнакомка не давала о себе знать, да и контактов у нас не было, только встречались во дворце да на моей квартире. Хм, я до сих пор не знаю, как её зовут, пусть она навсегда останется для меня прекрасной незнакомкой, приятным воспоминанием. Монахом я не жил, с польскими и прусскими женщинами встречался. Под Штеттином так мы три месяца на одном месте стояли, так что всегда удавалось уговаривать хозяек, тем более мужья-то в армии. А у тех, кто при мужьях, я не селился, не интересно. Вроде и прошло больше полугода, а вспомнить по факту и нечего, основное яркое пятно, которое не стёрлось из памяти, – это рейды с казаками в тыл германцев. Я однажды майора-связиста притащил, кстати, это его машину я потом командиру корпуса подарил, и вот за этого майора да за портфель у него в машине меня к чину майора и представили, только это звание дошло до меня через два месяца. Если не поторопишь, военная бюрократия, она такая… военная. С тех пор и ношу погоны с двумя просветами и двумя звёздами. Не путайте, тут знаки различия имеют некоторое отличие от будущих, две маленькие звёздочки на погоне крепятся на лейтенантский манер, это и есть майор. Три звезды, как старлей, подполковник, а чистый погон с двумя просветами – полковник. У капитана, когда я им был, тоже чистый погон с одним просветом, а у штабс-капитана обычные четыре звёздочки.

Эх, что-то я немного волнуюсь. Встреча с родителями первая, а ведь ещё есть младшие сестрички и брат. С ними я тоже переписываюсь, они такие милые письма пишут, а братец старается казаться взрослым. То, что госпиталь идёт в Москву, просто повезло, я уточнял у доктора, до этого два ушли в другие места, один на Минск, другой на Смоленск, там свои госпитали. В один город смысла всех везти нет, вот потихоньку и распределяют поток раненых по разным городам, ну а нас направили в Москву. Это уже потом дядька признался, что на смоленский эшелон они специально опоздали и, дождавшись московского, который подали к перрону, погрузили меня в него, передали доктору сопровождающие бумаги и договорились устроиться в вагоне с санитарами и разными медикаментами, но разместились в пустом тамбуре, куда никто не заходит, расстелили палатку и спали по очереди, пока второй караулил у моей койки.

И вот эшелон уже медленно движется по городу. Егор в купе заглянул, поинтересовался, не нужно ли мне что-нибудь, и, дав попить и мне, и второму офицеру, ушёл. Сосед мой очень интересовался, откуда у меня казачки – форма у них характерная, да и наглость через край прёт, не спутаешь. Я ответил, что нанял команду ходить в германские тылы, мы сработались, теперь те со мной постоянно. Они нестроевые, не призывные. Подполковник из нашей армии был, но из другого корпуса, про того пленного германского майора-связиста слышал, вот и интересовался подробностями, как мы его добыли. Да я особо и скрывать не стал, а узнав, что у меня в батарее четыре трофейных грузовика – сейчас, правда, три осталось, один сломался, – так совсем изумился. А на одном из грузовиков меня в госпиталь и отвезли. Про полевые кухни и остальные трофеи я ему ничего говорить не стал. Правда, про то, как на нас германские лётчики охотились, рассказал, да и в статье об этом печаталось, вместе со снимками сбитых аэропланов. Кстати, теперь такие самодельные зенитки многие имеют, я и у штаба корпуса видел два «максима», смотревшие в небо, и солдат, что дежурили рядом, поглядывая по сторонам. Хорошие идеи быстро берут на вооружение. Например, работа по квадратам на карте сначала использовалась на моей батарее, я был рационализатором, потом по всей артиллерии корпуса и, наконец, армии. Артиллеристы мгновенно оценили удобство работы и корректировки. То, что они ранее использовали, было не таким удобным. Если ранее Горелов считал меня недостаточно подготовленным для должности командира батареи, то после этого зауважал и с утроенной силой взялся учить меня. Я теперь при нужде и дивизионом командовать смогу.

Я видел в окно толпы народу, санитарные двуколки или просто телеги, подготовленные для перевозки раненых, то есть заполненные соломой или чем другим мягким. Стараясь высмотреть своих, я буквально выкручивал шею, ведь шевелиться не мог.

А император таким жуком оказался… он мои каски теперь выпускал с тем же девизом, но с отметкой, что это изделие личного императорского завода. И в конце: «Храни вас Господь». Авторитет Николая Второго теперь на огромной высоте. Да и поражений на фронтах особо нет, на нашем участке немцев в обороне перемалывают, а когда те выдохнутся, пойдем вперёд, жаль только, без меня. Столько готовился, и тут этот осколок. А вот на Чёрном море затишье, германцы пока удерживают там ситуацию, англичане пропустили «Гёбен» и «Бреслау», что сильно нервирует наших адмиралов, поди их поймай. На Балтике тоже неспокойно. Но пока ограничивается стычками. Видимо, «Цусимский синдром» действительно существует. Хм, между прочим, я о нём тоже писал, что вызвало резкую критику со стороны моряков. Одна из моих последних статей.

Среди толп на перроне хватало людей в военной форме, но я всё же высмотрел родителей Игоря. За тот год, что прошёл с момента моего перемещения, я уже настолько свыкся с ролью дворянина Волкова, что даже начал считать их родными людьми. Но свыкся с дистанционной ролью, и что сейчас будет при личной встрече, я не знаю. Может, материнское сердце подскажет, что с сыном что-то не так? Надеюсь, она это спишет на войну и стремительное взросление. Чины и награды за просто так не дают, они в письмах так и писали, что рады, что я взялся за ум, а то был в прошлом повесой, пьяницей и картёжником. Ну, Игорь и в армии этих привычек не бросил, и, видимо, плохо бы кончил, если бы я в его тело не попал. Да так и случилось, по сути на той дороге он умер под ударами бандитов.

Маму Игоря звали Светлана Николаевна, именно по ней я и опознал их, она стояла в светлом платье, за него глаза цеплялись, а рядом, держа её под ручку, возвышалась исполинская фигура Михаила Антоновича, отца Игоря. Ну, Игорь явно статью не в отца пошёл, скорее в мать: гибкий, невысокий и шустрый. А в лице смешались черты обоих родителей. Сестёр рядом не было, как, впрочем, и брата, видимо родители не хотели, чтобы те видели прибытие санитарного эшелона, всё же это зрелище требует крепких нервов. Отец Игоря работал на московской железной дороге и сейчас был в гражданском полувоенном костюме с погонами надворного советника, подполковника, если по чинам пехоты брать. Отвечал за грузовой поток на этой ветке – непростая работа, надо сказать. Как я понял, он занимался логистикой.